Она до такой степени тяготилась этим человеком, что у нее пропала даже охота разорять его.
Она по целым дням лежала на диване, курила папиросу за папиросой и пила ликеры и коньяк, к которым пристрастилась.
Убитая и опечаленная, она не жила, а прозябала.
Это уединение, это отсутствие общества, хотя бы ей подобных, эта сонливость должна была окончиться так же плачевно, как это было некогда у Свирского.
Она пила все более и более, и когда алкоголь затуманивал ее бедную голову, ей представлялась квартирка Леонида Михайловича.
Этот человек, которого она когда-то так терзала, мстил ей теперь, вызывая воспоминания о его неизмеримой доброте.
Фанни Викторовна пила, чтобы забыться, чтобы навек изгладить из памяти милый образ, но, наконец, ее желудок не выдержал — она заболела воспалением брюшины.
Она должна была прекратить это безумство, когда после нескольких недель, проведенных в постели, окруженная если не лучшими, то самыми дорогими докторами, она выздоровела.
Однажды вечером, страдающая сильнее, чем когда-либо, раздраженная, нервная, она проворно оделась, вышла из дому, села на первого попавшегося ей извозчика и поехала к своему бывшему возлюбленному.
Она это сделала как-то машинально, бессознательно.
Свежий воздух привел ее в себя.
Было десять часов вечера, она было уже хотела крикнуть вознице ехать назад.
— В самом деле, она, должно быть, сошла с ума, — думалось ей, — если она решилась ехать к Леониду.
— Да еще живет ли он там, дома ли, а самое ужасное было то, если она встретит там другую?
— Да и как он ее примет?
Если бы она вернулась к нему на другой день их встречи у Аристархова, нет сомнения, что он не только не оскорбил бы ее, но в конце концов принял бы ее с распростертыми объятиями.
Теперь, конечно, его бешенство прошло, гнев утих, но если вместе с тем изгладилось и всякое чувство к ней.
Ведь он просто-напросто может попросить ее уйти.
Молодая девушка еще колебалась, когда извозчик, проехав Пушкинскую, выехал на Коломенскую улицу.
Фанни Викторовна махнула рукой, указала извозчику ворота, где остановиться, расплатилась и быстро вышла, как бы не давая себе времени опомниться, взошла на лестницу и, задыхаясь, позвонила у его дверей.
Раздавшийся звонок, слышанный с лестницы, заставил ее вздрогнуть.
Несколько минут ожидания показались ей целой вечностью.
Наконец за дверью раздались торопливые шаги. Она узнала в них каким-то чутьем шаги Леонида и вся как-то съежилась.
Она даже схватилась рукою за косяк двери, чтобы не упасть.
Дверь отворилась, и Леонид Михайлович Свирский очутился лицом к лицу с Фанни Викторовной Геркулесовой.