Прошел год.
Федор Дмитриевич не видал графини Конкордии Васильевны Белавиной.
Он знал, впрочем, все до нее касающееся.
Она жила и зиму, и лето в своей вилле в Финляндии, близ Гельсингфорса, изредка на день, на два посещая Петербург.
Все заботы графини были поддержать слабое здоровье ее дочери, у которой развивалась чахотка.
Мучения матери были ужасны.
Ее дочь была ее единственным утешением, единственным сокровищем, и она только жила ею и для нее.
Графиню Конкордию окружал непроницаемый жизненный мрак, и единственным лучом света, единственным осколком ее мечтаний и надежд юности было сладкое сознание, что она — мать.
Да, мать!
Эти святые материнские обязанности возвышают угнетенное состояние духа, излечивают измученную душу.
Несмотря, однако, на любовь, которой Кора платила за ласки и заботы матери, графиня Конкордия Васильевна с сокрушенным сердцем ясно видела, что ребенок наследовал характер и наклонности своего отца.
Мать предчувствовала, что ей предстоит тяжелая борьба с этим отцовским наследием, тем более что эти страстные порывы маленькой девочки дурно отражались и теперь на ее здоровье.