— Я всё теперь поняла, — покорно ответила мама.
— Вот видишь, — удовлетворённо сказал отец. — Вот и ты уже всё поняла. Я вовсе не такого уже низкого мнения о женщинах, как это иногда можно было бы предположить на основе моих строгих замечаний. Более того, я уверен, что женщина, если ей всё толково и неторопливо объяснить, может понять всё… или точнее почти всё. Вот и ты поняла теперь, что есть главное в наших делах, а что нет. С таким мужем, как я, ничего случится не может.
— Тьфу, тьфу, — сплюнула мама через плечо. — Не надо так говорить, Поллы-джан. Мы все в руках непредвиденного. Вот его-то я и боюсь.
— А я тебе приказываю, как мужчина этого дома, не бояться ничего. Знаешь поговорку: если волк поможет, то и комар лошадь свалит. Помогай мне в том, в чём можешь, а остальное я беру на себя. Как всегда.
— Вот именно, — привычно произнесла мама.
Немного отдохнув, родители вышли на участок. У каждого было там вдоволь работы: отцу надо было размотать длинный шланг и подтащить к дальнему участку с помидорами; мама засучила рукава и принялась готовить корм скоту. Но видно такой уж это был день, когда ничего из задуманного толком не удавалось завершить. Едва только из шланга брызнули первые струйки воды, как в нашем дворе, словно по волшебству, появившись не то с неба, не то из-под земли, вновь стояла тётушка Огульсенем.
Не могу сказать, что на лице у родителей отразилась какая-то радость при виде этой говорливой и настырной сватьи и будущей родственницы, но вежливость требовала от них внимательности, и они, скрывая неудовольствие, отложили все свои дела и устремились ей навстречу, как если бы не видели её минимум полгода.
— Добро пожаловать в этот неурочный час, сватья, — это сказала мама.
А отец более или менее сдержанно буркнул:
— Стряслось что-нибудь у тебя, тётушка Огульсенем?
— Вот именно, — ответила тётушка Огульсенем и крепко хлопнула себя ладонью по ляжке. — Именно случилось. Свалилось, как снег на голову. И надо стрястись такому именно в тот день, когда мы почти обо всём договорились. — С этими словами тётушка Огульсенем опустилась, на землю, и словно в величайшем трауре и горе стала прихлопывать ладонью по земле.
— Что могло стрястись? — наклонившись к маме, спросил отец, не без смятения поглядывая на сидевшую у его ног сватью.
— Ума не приложу, Поллы-джан.
— Боюсь, не сбылись ли мои смутные подозрения.
— О чём ты, Поллы-джан, — не поняла его мать.
Отец наклонился к уху матери ещё ближе:
— Я боюсь, что наша невестка сбежала из родительского дома.