Теперь она стояла в двух шагах от меня, отвернувшись. Уйдёт? Так мне и надо.
— Кумыш!
Она повернулась ко мне. Вид у неё всё ещё был сердитый. Но я, наверное, выглядел так нелепо, что она не удержалась и прыснула. Я стоял, опустив голову. Наверное, в эту минуту я был похож на собаку, которая провинилась перед хозяином. Когда я поднял глаза, Кумыш уже улыбалась, дружелюбно и доверчиво, как всегда.
— Ты тоже не обижайся на меня, Ашир, — сказала она.
В одно мгновенье я снова вознёсся на небеса. Я? На неё? Никогда в жизни! И это я ей и сказал.
— Я никогда на тебя не обижусь, Кумыш. Клянусь!
— Я тоже… Я тоже не обижусь на тебя никогда.
Всё-таки в человеческих словах заключена огромная сила. Что изменилось за эти несколько минут? Ничего. То же небо над головой, та же земля под ногами. Но изменилось абсолютно всё. Стоило Кумыш своим нежным голосом произнести несколько ласковых слов, и вместо ночи засиял солнечный день, и в моих ушах раздались самые чарующие мелодии Чары Тачмамедова, которые он наигрывал здесь в детстве. Как прекрасна была жизнь в эту минуту, как прекрасно было всё вокруг. Но прекрасней всего была сама Кумыш; казалось, она вся светилась радостью и добротой и изливала эту радость и эту доброту на всё, что было вокруг. Я вдруг тоже повеселел и преисполнился небывалой радости и уверенности, что всё, всё в жизни хорошо и прекрасно, и что будущее будет точно таким же. Почувствовав вдруг прилив небывалой смелости, я набрал в грудь побольше воздуха и выпалил:
— Знаешь, что я тебе скажу…
— Откуда мне знать? Вот скажешь — и узнаю.
Когда она говорила или улыбалась, на щеках у неё появлялись ямочки, и когда я видел их, я мгновенно забывал всё на свете, вот как сейчас. Мысли у меня спутались, и та красивая фраза, которую я приготовил сказать, удрала куда-то из головы, как мышь от кошки.
— Я хочу тебе сказать, что…
Лучше бы мне провалиться. Второго такого недотёпу, как я, надо поискать. Язык во рту вдруг стал, как подушка.
Кумыш смотрела на меня, посмеиваясь.
— Так не честно, Ашир. Начал говорить — говори.
Или испугался?
— Неужели ты считаешь меня трусом, Кумыш?
— Конечно, нет. Поэтому я и хочу, чтобы ты сказал.
— И скажу. Только мне нужна передышка. Так сразу я не могу. И ещё — ты должна обещать мне, что не обидишься.
— Обещаю.
— Обещать-то обещаешь, а вот обиделась же.
— Так ты ведь мне чуть рёбра не сломал. Посмотри на себя — настоящий медведь.
Да, наверное, она права. И в кого я такой вымахал. Отец у меня небольшого роста, мама тоже, а я чуть не до двух метров вымахал. Действительно, медведь. Мне и в голову не приходило, что ей могло быть больно, когда я её обнимал.