Таня долго была уверена, что у них такая удобная кошка – рожает по одному котенку, а если и бывало три-четыре, то тетя Валя обязательно забирала к себе домой, «чтобы ее киске не было скучно». Бабушка котят топить не могла, о Шуре вообще речи нет. Не зверинец же разводить. Когда бестрепетная тетя Валя исчезла с горизонта, Фрося услышала Шурины молитвы и стала родить редко, действительно по одному котенку, а в старости и вовсе котов от себя гоняла и драла.
Греться приходила к Тане на тетрадки, под лампу. Есть любимая фотография – Таня с карандашом во рту, задумчивая, Фрося перед ней на столе, обе повернулись на зов. Им, наверное, сказали, что сейчас вылетит птичка. В прошлой Шуриной жизни под этой самой лампой с тяжелой черной подставкой Юра готовил кандидатский минимум, а дурачок Мурик опалил усы о раскаленное стекло. Шура никогда не звала кошку «кис-кисом», говорила: «Иди сюда, Фросенька». Как человеку. Таня к Восьмому марта клеила открытку из цветной бумаги: «Поздравляю с Женским праздником маму, бабу Веру и Фросю!!» По утрам кошка ходила за Шурой хвостом, вертелась, шагу не давала ступить. Шура в ванную – заглядывает с вопросительным «мяу», потом в кухню – трется об ноги, встает на задние лапы, цепляя когтями подол халата. Потом садится на любимый подоконник, как сфинкс неподвижно наблюдая геркулес и закипающий кофе. Потом они идут друг за другом в комнату – будить Таню. Уже толчея, страсти накаляются по мере оттаивания кильки в раковине: «Кыш! Упаду об нее когда-нибудь!» Отходит обиженно, но с достоинством, садится около своей миски, чтобы ничего не пропустить. Много лет Таня и Шура даже в гостях не задвигают ноги под стул, а выставляют вперед, боясь перевернуть несуществующую кошачью посуду.
А у папиной жены Марины был пес, рыжий, как она сама, сеттер – крикун и холерик Пинч. Таня приходила в воскресенье погулять с Маечкой, потом сидела на кухне за чаем. Отца часто не было дома, куда он ходил в выходной день? Малышку после обеда укладывали спать. Потом Марина обычно была занята едой, торопясь резала, жарила, варила. Ужасно нервничала перед Таней, хотя старалась вести себя естественно, что-то рассказывала слишком весело, что-то выспрашивала чересчур заинтересованно. «Ну, рассказывай, что там у тебя в школе?» Раз по десять повторяла рассеянно: «Ну вот, скоро и папа придет!» Пинч обычно терпеливо лежал под столом, положив на лапы горестную морду. И вдруг иногда начинал лаять, носиться по узкому коридорчику, не в силах сдерживать распирающую молодую энергию. Ударял лапами в узкие стены коридорчика, прыгал, норовил лизнуть прямо в лицо. Марина кричала ему шепотом: «Цыц! Пинч, место! Майка спит!» Таня смеялась и отбивалась обеими руками. Ей тоже хотелось погрохотать, потопать громко, закричать. Поиграть с собакой. Гулять с ним Тане не давали, боялись, что не справится и пес убежит.