Волков вынырнул далеко от берега, двумя руками пригладил волосы и сказал:
— Господи боже ты мой, купайтесь же!
Он нырнул и вынырнул еще дальше и оттуда крикнул:
— Наверху теплая, как чай, а внизу — лед. Спуститься можно вот там.
Степка снял, наконец, ботинки и в каких-то несуразно огромных трусах, ежась и опасаясь, принялся задом спускаться с обрывчика, удерживаясь за травяные космы. Он был худ до синевы, щуплый и нескладный. Он сорвался, завизжал, отчаянно забарахтался, взмутил дно у берега, и муть пошла вокруг него клубами. Он барахтался в ней, икал от удовольствия, безгранично счастливый, и делал Гале страшные глаза.
Она сняла босоножки, сползла по траве к воде и достала воду ногами. Вода была действительно теплая, как чай. По озеру шли круги и клубы мути. Душно пахла трава, стрекотали кузнечики, жгло солнце с разморенного неба.
— Тут никто не достает дна! — восторженно сказал Степка, высовывая из воды голову.
— Это у нас называется Провалом. Это было сто лет назад, — сказал Волков, фыркая где-то у противоположного берега. — Провалилась земля — и стало озеро. Дна не достают не потому, что глубоко, а потому, что холодно и страшно.
— Метров двадцать будет! — возразил Степка.
— Нет, конечно, хотя и не меньше семи. В войну немцы сбросили сюда бочки с солидолом, а в сорок шестом один пацан нырнул и достал.
— Я слышал, — сказал Степка. — Да треп это!
— Нет, не треп, я сам это видел.
— Кто же он?
— Местный, я его знал.
— Как же он достал?
— Набрасывал петлю, и люди тащили. Раз тридцать нырял.
— Чудно что-то… — не поверил Степка. — Не знал я таких ныряльщиков. Уж не вы ли сами это были?
Волков не слушал, он плавал, как дельфин, сверкая спиной и распространяя беспорядочно волны, которые достигали ног Гали. Он был счастливый, как мальчишка, и такой он понравился Гале. И Степка понравился. Ей захотелось, чтобы они купались долго, и так сидеть в густой траве с опущенными в воду ногами, и заснуть не заснуть, а забыться, а потом проснуться — и все уже будет иное.
Она закрыла глаза и действительно забылась, но только на одну минуту, а когда открыла их, Волков уже был одет, а Степка зашнуровывал ботинки. Они говорили:
— Хорошего понемножку, белки и свистки — в другой раз.
— Жмем через Клин?
— Нет, через Дубки, срежем километров пять, а?
— Мостик-то разобран…
— Неужели мы не форсируем какой-то дрянной ручей?
— Форсировать можно…
— Тогда по коням.
Они поехали прямо через луг, петляли, объезжая болота, прыгали, проваливались; это была какая-то бесшабашная фантастическая поездка. Потом они вырвались на глухой проселок, по которому, видно, давно никто не ездил, и понеслись с бешеной скоростью.