— Смотря, знаешь, как жить.
— Все это очень верно. Особенно если над вами не каплет. Оно к корыту не протолкаешься — не проживешь.
— Спрячь свой аппарат, все равно карточек не сделаешь, — раздраженно сказал Волков. — Тоже философ объявился!.. Идемте в коровник. Еще невест посмотрим.
Он засопел и решительно пошел прочь.
В этот момент Людмила показалась из дверей сарая с полными ведрами. Она насмешливо посмотрела на мужчин и с сердцем вывернула ведра в корыта. Поднялась новая утиная свалка. Людмила расшвыряла уток и вдруг запела — громко, сильно, каким-то необыкновенным, великолепным голосом:
Прощайте, глазки голубые,
Прощайте, русы волоса!..
— Эй, Людмила! — сказал Волков строго. — Доиграешься. Много себе позволяешь, понятно?
— Отстаньте вы, начальник, — зло сказала Людмила. — Знаете одно — ездить-кататься да ялик чесать. Ну, судите меня, ну, стреляйте! Дармоеды, трепачи несчастные!
Она хлопнула дверью, и из сарая опять донеслась ее песня:
Прощайте, кудри навитые,
Прощай, любимый, навсегда!..
— Она что у тебя, в самом деле с ночи до ночи? — строго спросил Волков.
— Зачем? Кузьминична сменяет с четырех часов.
— Распустился народ у вас, — мрачно сказал Волков. — Плохо, что у вас коммунистов всего двое, даже организации нет… Горлопаны всякие…
Видно, его душили обида и злость, ему хотелось доругаться, но он старался не подавать виду.
— Работает она, надо сказать, честно, — пробормотал Иванов.
— А как насчет воровства? Уток не воруют?
— Вот чего нет, того нет, — сказал Иванов. — Уток не воруют.
Пониже утиного пруда находился другой — просто пруд, сделанный словно по заказу старомодного художника, весь в лилиях, обросший ивами, роскошный и томный.
Впрочем, он потихоньку погибал: мутная зеленая вода из утиного пруда непрерывно текла сюда по цементной трубе и заражала его.
Над этим прудом, на бугре, стоял коровник.
Это было длинное кирпичное здание, крытое, однако, соломой. Ворота его были распахнуты и зияли чернотой, как беззубый рот. На крыше из соломы росли стебли ржи. На спуске к пруду стояла изгородь из жердей, отделявшая загон, где земля была черная, липкая, перемешанная с навозом.
Видимо, когда-то строители намеревались отгрохать коровник по всем правилам. Размахнулись они широко, вывели коробку, положили перекрытия с рельсом для подвесной дороги — и тут исчерпалась смета. Работы прекратились, и сооружение было законсервировано.
Коробка стояла несколько лет, поливаемая дождями и обдуваемая ветрами, потихоньку разрушалась, и после укрупнения новый председатель махнул рукой, велел навесить кое-как сколоченные ворота, навалить на потолок стог соломы — и так это славное сооружение, минуя полосу расцвета, сразу перешагнуло из своего рождения в упадок.