Но старый Паскалу разговорился.
— Это было ночью, вскоре после казни. Я спал на конюшне, во дворе. Я был совсем один, потому что привратник сбежал. А я остался. Куда мне идти? И тут я услышал какой-то шум в галерее… я узнал его шаги.
Беззвучный смех расколол беззубый рот.
— Как не узнать его шаги?.. Шаги Великого Лангедокского Хромого!.. Я зажег свой фонарь и спустился в галерею. Шаги раздавались совсем близко, но я никого не видел, потому что галерея там поворачивает. А когда зашел за угол, то увидел его! Он стоял, опираясь на дверь часовни, и вдруг повернулся ко мне…
Кожа Анжелики покрылась мурашками.
— Ты узнал его?
— Я узнал его, как собака узнает хозяина, хотя и не видел его лица. На нем была маска… из стали… Но он тут же растворился в толще стены, и больше я его не видел.
— Ах! Уходи, — простонала Анжелика, — ты так напугал меня, что теперь я умираю от страха.
Старик удивленно посмотрел на хозяйку, вытер нос рукавом, взял ведро и послушно удалился.
В неописуемой панике Анжелика вернулась в свою комнату. Так вот почему она чувствует себя такой подавленной в этих стенах, вот почему ее душу переполняют то радость, то боль. В доме обитает призрак Жоффрея де Пейрака. Жоффрей де Пейрак — призрак! Трагическая участь для человека, который всегда был таким жизнерадостным, обожал жизнь во всех ее проявлениях, и как никто другой умел дарить наслаждение. Молодая женщина уронила голову на руки и почувствовала, что не может сдержать рыданий.
Вдруг в непроглядном мраке ночи раздалось пение — пение неземное, столь же прекрасное, как, должно быть, поют ангелы над бескрайними полями в канун Рождества.
Анжелика испугалась, что у нее начались галлюцинации. Но, выйдя в коридор, она ясно различила голос ребенка, который продолжал выводить мелодию.
Взяв подсвечник, она направилась к спальне сыновей.
Молодая мать тихонько отодвинула полог и замерла, очарованная открывшейся ее глазам картиной.
Ночник из позолоченного серебра приглушенным светом заливал альков, служивший спальней ее малышам. Кантор в белой рубашке, сложив пухленькие ручки на животе и подняв глаза к потолку, стоял на огромной постели и пел, подобно ангелу. Его голос отличался небывалой чистотой, а невнятная детская дикция делала слова песенки особенно трогательными:
Сегодня день Рождества,
Когда родился Иисус.
Он родился в хлеву,
Прямо на соломе;
Он родился в углу,
Прямо на сене.
Флоримон, облокотясь на подушку, с видимым удовольствием слушал пение брата.
Какой-то приглушенный звук отвлек Анжелику от дивной картины: это всхлипывала в углу Барба, вытирая слезы умиления.