– Бесененка выкинь, – тяжело проговорил отец. – Попа позови, пусть покадит и все что надо прочитает. Коли пообещаешь, что завтра же – откажем Касьяну.
Оксана уткнулась в печку лбом. Так и замерла, не глядя ни на кого.
– Обещаешь, чумак? Чтобы завтра же…
Гринь молчал.
– А нет, так убирайся! – внезапно разозлилась Оксанина мать. – Душу тянуть из девки… чтобы ноги твоей не было!
– Он пообещает, – сказала Оксана, и по голосу ее было ясно, что она с трудом сдерживает слезы.
– Молчи, когда старшие говорят! – Оксанин отец опустил на стол кулак так, что подпрыгнули миски и кринки.
Гринь проглотил слюну.
– Обещаешь? – ласково, почти умоляюще спросила Оксанина мать.
Гринь молчал.
Оксанин отец поднялся с лавки. Широко распахнул дверь; прошелся по хате холодный сквозняк. Указал Гриню на выход:
– Вон.
Гринь не шелохнулся.
– Вон, сучье племя! Ведьмачий сын, чортов пасынок, чтобы духу твоего здесь не было!
Гринь поднялся и вышел.
В спину ему грохнула дверь; пройдя несколько шагов, Гринь наткнулся на поленницу, споткнулся, встал, удивленно глядя перед собой и не понимая, как это можно было промахнуться мимо калитки.
– Гриня…
Оксана выскочила ему вслед. Без свитки, босиком.
– Гринюшка, да что ж ты… да как же ты отказываешься от меня, я тебя из чумаков ждала, молилась, на дорогу ходила, все глаза проглядела! Все думала, как свадьба будет… как в дом к тебе приду… Гриня, не хочу за Касьяна, откажись ты от матери своей ведьмы, от байстрюка чортового, возьми меня за себя, обещал ведь!
– Обещал, – сказал Гринь мертвыми губами.
– Так откажешься от байстрюка?!
Гринь перевел дыхание. Положил руки Оксане на плечи, ей ведь холодно без свитки.
В тот день его выпорол отец, как оказалось, без вины; Гринь сидел в бурьяне под чьим-то забором и ревел в три ручья, не столько от боли, сколько от несправедливости. Она подошла – коса до пояса, в стиснутом кулаке, в чистой тряпочке – сокровище.
«А у меня яблоко!»
«Ну и что, – сказал Гринь сквозь слезы, – у нас во дворе целая яблоня стоит!»
«У вас дичка, – засмеялась девочка, – а это яблоко из панского сада».
И развернула тряпочку. И Гринь вылупил глаза – такого чуда видеть не доводилось, наливное, будто из воска, желто-розовое яблоко в пятнышках веснушек… А запах, запах!
«Ты не реви, – благожелательно сказала маленькая Оксана. – Ты, это самое… Хочешь, дам откусить?»
– Гринюшка… отдай байстрюка.
Он помолчал, слыша, как бьется ее сердце.
– Отда… отдам.
– Обещаешь?
– Обещаю…
– Мама! – Оксана, спотыкаясь, метнулась к дому. – Мама, батька… он обещает!!
Громко, на весь двор, зевнул в своей конуре Серко.