Метров через полсотни доберман нагоняет муху — его оскаленная пасть смыкается вокруг насекомого, и доберман усаживается на попу и прислушивается, как пойманная муха там, внутри пасти, жужжит. Ну, а вы, только что испытав неизведанное, даёте выход обуревающим вас эмоциям: выплёскиваете на хозяина собаки свой восторг по поводу экстерьера и отменной дрессировки пса, горячо благодарите за выпавшее вам редкое счастье стать участником этого радикал-дог-шоу — и выражаете благочестивую надежду на то, что, может быть, когда-нибудь вам ещё раз посчастливится стать его участником. Это, на самом деле, очень полезное, с точки зрения переоценки многих ценностей, шоу: оно позволяет вам немного иначе взглянуть на собственную жизнь, задуматься о тщете и праздности всего сущего, напоминает о том, что в жизни каждого человека существуют и Вечные Ценности… Одна из моих дачных соседок, к слову, после того, как стала случайной свидетельницей загона доберманом мухи, не только сразу же вспомнила своё золотое детство, но и сделалась столь тихой и кроткой, что вот уже более десяти лет при встрече со мной отводит глаза и стесняется поздороваться.
Но что — соседка?! В октябре 1998 года мои собаки заставили в корне пересмотреть свои взгляды на жизнь целую бригаду сантехников!
И произошло это тоже на даче — там, где, казалось бы, бригаде сантехников и вовсе было нечего делать. Правда, честно признаться, тот случай, поначалу, крепко испугал меня — зато, потом окончательно утвердил во мне чувство сословного превосходства Настоящего Российского Помещика над худородными плебеями — и чувство это пребывает со мной (или «пребывает во мне»?) и по сей день!
Впрочем, довольно длинных предисловий — пора, собственно, переходить к нашему рассказу.
Лето 1998 года было необыкновенно урожайным. Настолько урожайным, что моя матушка, после сбора и консервирования всех этих огурцов-помидоров-перцев-баклажанов-патиссонов и прочей садово-огородной дребедени, столкнулась с самой настоящей проблемой: банки с консервированными овощами занимали, едва ли, не всё пространство на веранде дома, громоздились на втором этаже, а также под лестницей, в кладовке, в теплице и ещё где-то — а вот как вывезти все эти щедрые дары осени в город, мама не знала. Из-за грунтовых вод на даче невозможно было устроить погреб — да если бы он и был, не совсем удобно, согласитесь, мотаться потом зимой за каждой банкой сорок с чем-то километров на дачном автобусе. Да и опасно было оставлять все эти матушкины запасы на даче: подлые людишки из деревни Бурдаковка любили в те годы по зимнему времени, перебравшись через лёд залива, пошариться по дачному посёлку в поисках того, где что плохо лежит. Помню, однажды бурдаковские смерды забрались на дачу «печальника земли русской» Валентина Григорьевича Распутина, и, среди прочего, скоммуниздили у «классика» пишущую машинку. Машинка была тяжёлая, электрическая — и, протащив её по льду залива какое-то расстояние, похитители просто бросили её. По весне, когда и «классик», и другие жители стали наезжать в дачный посёлок, явилось им дивное зрелище: писательская машинка лежала на подтаявшем льду залива, окружённая полыньями. Конечно же, идти и спасать её никто не рискнул: слишком тонок был лёд. Так она и ушла на дно…