В середине его, под сильной охраной, два крепких мула несли прекрасный резной, напоминавший целый павильон паланкин из черного дерева. Крыша его держалась на золоченых столбах. Сверху у него блестел золотой полумесяц. По бокам было открыто по три окошка, а спереди и сзади — по одному. Все они были завешены шторками. На мягких подушках в паланкине сидел маленький сын султана, который представлял отца: сам султан лишь душой был с паломниками.
При виде престолонаследника гигантское воодушевление воцарилось в народе. Но он только движениями глаз и рук, а не криком, выражал свои чувства, чтобы не испугать юного наследника падишаха.
И только шепот шел среди мусульман: «Это Мустафа, первенец султана Сулеймана…»
Это был первый член семьи падишаха, которого Настя увидела в его столице. Красивый, живой ребенок.
За паланкином шел длинный ряд тяжело нагруженных мулов. Каждый из них кроме двух наполненных сосудов нес еще по какому-то чудному четырехстороннему приспособлению с павлиньими и страусиными перьями. Все они были покрыты драгоценными тканями.
За мулами снова следовала стража. А за ней и другие участники хаджа и масса народа.
Весь этот живописный кортеж двигался в направлении пристани, откуда должен был отплыть к азиатским берегам, в Скутару.
* * *
В это время армянин с генуэзцем куда-то ушли. Может, на поиски ночлега для себя и живого товара? А может, искали они покупателей, ведь филиал их компании давно был должен приготовить место ночевки для неволь ниц. Может, даже нужных покупателей найти, а армянин с генуэзцем отходили только для верности.
У Насти вдруг заболело сердце от мысли про тяжкую судьбу, ожидающую рабынь. О себе она отчего-то не тосковала, думала о подругах. Ее врожденная веселость будто говорила: «Ты везде найдешь себе дорогу».
Но только день начал умирать на улицах Царьграда, в сердце ее вкралось волнение. Сначала оно потихоньку ранило, но потом стало мучить все сильнее и сильнее. Уже сильно забилось сердце. Сначала оно было как сверчок во ржи — стучало прерывисто, тихо. Но потом будто защебетало соловьем в калине, что растет в саду у реки Липы.
Сумрак уже начал тихо блуждать улицами Стамбула. Муэдзины прервали пение пятого азана с вершин стройных минаретов, и тут пришли армянин с генуэзцем. Они были довольны прогулкой по городу. Армянин что-то шепнул Ибрагиму и тот тоже повеселел.
Он обратился к девушкам и сказал:
— Пойдем! Ночевать вы будете недалеко от Аврет-базара.
Они повиновались.
Еврейка Клара, что шла около Насти, шепнула ей:
— Завтра будут богатые купцы.