— Что делать будем? — спросил у меня Вольных, поглядев, как врач перевязывает новых раненых.
— Попробуй докричаться по рации до наших, мало ли что. Если не получиться, то остаётся только одно. Переговоры. Не зря же они на поражение не стреляют, хотя вояки опытные. Ты заметил, как они двигаются?
— Заметил, — скривился капитан. Однако быстро достал рацию из кармашка и стал вызывать аэродром подскока. Судя по карте до нее километров сто восемьдесят, а переносная рация брала максимум на пятнадцать-двадцать, но вдруг поиски идут и где-то недалеко вертолет? Жаль что у нас "Северка" нет, только "Кенвуды", с ним бы точно докричались.
Пару секунд и капитан расстроенно убирает рацию в кармашек.
— Глушат.
Проверив я убедился, что Вольных прав. Во время отступления и боя мы перекрикивались без раций, не обращая внимания на ровный шум из динамиков, расстояние было небольшим между машин, поэтому сразу не заметили, что нас глушат. Не до того было.
— Профи, — сплюнул я.
— Что делать будем? — повторил капитан, как-то сразу и незаметно передав мне командование.
— Договариваться. Другого выхода нет.
— У меня приказ. Вы не должны попасть в руки противнику.
— В курсе. Но ведь противник не знает кто я, сделаю вид что достаточно высокопоставленная личность, имеющая возможности вести переговоры. Давай прекращай стрельбу и пусть кто-нибудь из наших выйдет, крикнет, что мы готовы к переговорам.
Капитан быстро скомандовал на прекращение ответного огня. Противник не сразу заметил, что стрельба по ним не ведётся, но вот спустя полминуты издалека донеслись трели свистков, после этого наступила тишина.
— Слышал? — спросил я Вольных.
— Да. Похоже, это армейцы. Банды свистками не пользуются, — согласился капитан.
На несколько минут вокруг разлилась полная тишина. Только где-то метров в ста едва слышно урчал мотором бронетранспортер.
— Давай, — кивнул я.
Сидевший рядом на корточках Антошин, встал и, подняв над головой автомат, покачал им. Если там действительно армейцы, то они поймут, что их приглашают к переговорам.
В течение пары минут длилось молчание, нарушаемое только стонами раненого летчика, которому врач на простреленную ногу накладывал шину и бинты.
— Жестко работают, — посмотрев на него, сказал я.
— У них приказ нас остановить и они его выполняют.
— Пули около меня не игрушечные летали, почему по кабине моей машины стреляли?
— Не знаю.
— Есть! — воскликнул Егоров, на секунду выглянув из оврага, чтобы осмотреться.
— Что?! — одновременно спросили мы с Вольных.
— Идет один, в защите и без оружия.
— Я пойду, — тут же откликнулся Вольных, снимая разгрузку и отдавая Антошину автомат.