— Так тебе! — радостно воскликнул Калинин и вдруг закашлялся. Боль, и без того резавшая грудь, стала невыносимой.
— Мамочка! — пробормотал он, прежде чем измученное непомерным напряжением сердце не выдержало, разорвалось, будто вспоротое кинжалом, и сознание полностью и навсегда померкло…
А в это время находившийся от него в каких-то десяти-пятнадцати метрах прапорщик Маркитанов, отстреливаясь от наседающего противника, сквозь зубы цедил совершенно некстати пришедшую на ум песенку Владимира Высоцкого.
— Он в прошлом младший офицер, — короткая очередь, один из боевиков шлепнулся лицом в лужу, — его нам ставили в пример, — перекат и новая очередь, — он был, как юный пионер, — дружный свист пуль, — всегда готов, — ответный перестук автомата, — и вот он прямо с корабля, — короткая перебежка, — пришел стране давать угля, — очередь, — но вот сегодня наломал, как видно, дров, — вырванная чека отлетела в сторону. — Спустились в штрек, и бывший зэк, — взмах руки, и «эфка» полетела к противнику, — большого риска человек, — взрыв и чей-то истошный вопль, Дмитрий перезарядил оружие и вскинул приклад к плечу, одна строчка оказалась проглоченной, — вот раскопаем — он опять, — под звуки выстрелов, — начнет три нормы выполнять, начнет три нормы выполнять, и нам хана…
Что-то ухнуло совсем рядом. Обдало земляной крошкой. Очередные пули улетели в пустоту. Набитые магазины закончились. Дмитрий вытащил последнюю остававшуюся у него пачку пэпээшных патронов, сыпанул рассыпуху в карман, выстрелил из пистолета, прижался к дереву и начал быстро-быстро левой рукой забивать патроны в магазин. Успел он прежде, чем вблизи появился очередной «чех». Обменявшись с ним выстрелами, перекатился в сторону и, поднимая оружие, допел:
— …служил он в Таллине при Сталине. Теперь лежит заваленный, нам жаль по-человечески его…
Слова кончились, он замолчал и, не слыша поддерживающей стрельбы, встревоженно оглядевшись по сторонам, громко позвал:
— Калинин! — Боец не отозвался. — Костян! — И снова молчание.
— Убит, — сообщивший страшную весть ефрейтор Бубликов и сам выглядел покойником. Лицо его было бледно, а губы дрожали, из-за чего казалось, что на лице радиста играет кривая улыбка.
— Патроны есть? — спросил прапорщик, и Бубликов отрицательно покачал головой.
— А гранаты?
На этот раз тот кивнул.
— Прикроешь! — Маркитанов сунул бойцу свой АПСБ, буквально вырвал из кармашков бойцовской разгрузки все еще остававшиеся там «эфки», встав во весь рост, одну за другой бросил их в сторону противника и, вопреки логике, метнулся следом.