Только Осколоду объяснять не пришлось, сам догадался, чем несказанно удивил мужиков:
— Значит, хотел отнять престол у Рюрика. А вы под знамена Вадима встали. Так?
— Ага… — протянул Вяч растерянно.
— И раз теперь предстали пред мои ясны очи, Вадим повержен.
— Все так и было, — едва слышно отозвался Вяч.
— А вы решили податься в Киев… Что ж… — выдохнул Осколод. Взгляд блуждал по лицам нежданных гостей, будто князь и впрямь придумывал для них наказание. — А Рюрик? Он ведь славится справедливостью. В ноги упасть пробовали? Или побоялись?
— Не пробовали… Он и без того простил, но с условием — в три дня покинуть его земли.
— Его земли… — задумчиво повторил князь, встрепенулся: — А что Вадим? Большой урон нанес?
Вяч пожал плечами, ответил скорбно:
— Тут смотря как глянуть… Варягов погибло много. И у Рюрика, и у Сивара с Труваром. Сказывают, по многим городам тогда иноземцев били смертным боем. Вадим лишь начало положил… Да и северянин Олег, ну, тот, что по-ихнему Орвар Одд, тоже людей потерял.
Осколод заметно оживился, подался вперед:
— Сивар и Трувар тоже бились?
— Да. Но оба ранены. Говорят, смертельно. И… другие родичи. Жены, дети.
Сердце Добри подпрыгнуло в груди и, кажется, остановилось. Он во все глаза смотрел на князя, а на отца даже взглянуть боялся.
«Забыл! — стучало в голове. — Забыл предупредить батю!»
— Жены? Все?
— Нет… Младшая выжила. Еще один из сыновей, той, которая из ляхов была…
Голос князя прозвучал глухо, от него веяло могильным холодом:
— Вот как… А остальные? Как это было?
Щеки предводителя артельщиков вспыхнули, малиновая краска переползла и на шею, плечи опустились, будто сверху навалился неподъемный груз. Стыд Вяча был до того явным, что даже князю стало не по себе. Он поерзал в кресле, нервно ухватился за подлокотники:
— Говори, словен!
— Мы… когда за Вадимом шли… не думали, что так получится.
— Ну!
— Всех обезглавил, а головы на частокол княжьего двора насадил. Хотел Рюрика огорчить или устрашить. А тот взбесился. Особенно когда младенчика увидел… младенчика просто к забору прибили, голову не тронули.
Вяч хотел сказать ещё что-то, будто каждое новое слово хоть чуточку, но уменьшит совершенное злодеяние. Но Осколод подал знак молчать.
Тишина повисла недобрая, холодная, как январская ночь. Добря боялся дышать, мужики — тоже. Осколод восседал в кресле — лицо непроницаемое, глаза застыли, ладони бездвижно лежат на подлокотниках. Добря не знал от чего, но в комнате вдруг стало тесно и слишком жарко.
— Не уберег, — проговорил Осколод тихо. И пояснил, словно отвечая на немой вопрос артельщиков: — Боги наделили князей властью не для того, чтобы те подати собирали, а чтоб людей защитить могли. И от врагов, и от несправедливости. Не сдюжил Рюрик, не справился.