Я шел в направлении стеклянной клетки, где мы в первый раз встретились с Майей, не помню и не хочу помнить, какой у нее номер. Отдрессированная сучка, у которой нет ни малейшего представления о любви, о семье, о долге, просто индивидуум, который должен самореализовываться. Даже грибы в лесу, без глаз и без мозга, а делают все, чтобы в месте их произрастания развивалась грибница, которую они удобрят своим прахом в виде пыли для того, чтобы на этом месте росли их потомки — крепкие боровички, то ли для красоты, то ли для съедения гурманами лесных даров. Да пусть даже белка или ежик сорвут эти грибы, не повредив грибницу, и продолжат свое существование на благо огромной системы, имя которой — жизнь.
Я шел и думал, что кроме осмотра города мне нужно позаботиться и о том, что я буду есть и где ночевать в чужом месте. Конечно, пока тепло, я могу спать и в кустах. Но как здесь ночью, а вдруг холодно как на неосвещенной стороне Луны? А чем я буду питаться? А где я буду отправлять естественные надобности? Это только со стороны кажется, что бомжам живется вольготно и беззаботно. Ничуть не бывало. У них самая сложная и трудная жизнь. Каждая минута — это борьба за выживание.
— Стой, тебе говорят! Стой, скотина ты этакая!
Я повернулся и увидел, что за мной бежит Майя в развевающемся шелковом халате и с растрепанными волосами. И она уже никакая не самореализующаяся ячейка чистосердечного общества, а обыкновенная баба, которой, как и всем, хочется тепла и любви, и чтобы дом был согрет другим дыханьем, и чтобы тянуло домой к тому, кто является твоей половинкой, а, может быть, и даже больше чем половинкой, безраздельно принадлежащей тебе.
— Ну, остановись же, наконец, — Майя схватила меня за руку и уткнулась головой в грудь. — Откуда ты взялся на мою голову, чего тебе не жилось там, где ты жил? Пойдем домой, ты уже один раз покидал меня, и я не хочу, чтобы ты меня вообще покинул.
Я обнял ее за плечо, и мы в обнимку пошли к дому, ловя на себе косые взгляды прохожих. Похоже, что в чистосердечном обществе проповедовалось целомудрие, и объятия на улице были покушением на основные устои. Это чувствовалось и по Майе, которая опустила голову и боялась ее поднять. Собственно говоря, такое же было в СССР, в Индии и в Китае. Поцелуи прилюдно были порнографией, а супруги обращались друг к другу официально, как на партийном собрании.
— Товарищ Иванов, — говорила супруга мужу, — мойте руки и садитесь за стол. Сегодня будет борщ, сваренный по рецепту нашего Генерального секретаря, который он слышал во время кратковременного пребывания на Малой земле. Я недавно прочитала об этом в его книге.