королевские приказы! Чуть позже мы еще вернемся к вопросу о подобных предписаниях и действительно имевших место цедулах.
Казначеи были обязаны принести клятву в том, что они будут выдавать деньги только лишь по представлении им заверенной цедулы и
«также должны были поклясться, что о состоянии доходов казны никому, кроме монсеньора де Мариньи, они не расскажут в течение двух лет от того момента, если только король не пожелает, чтобы они представили полный подробный отчет в его присутствии или в присутствии одного из сеньоров, которого для этой цели направит король, и что в другое время они не откроют имена тех, у кого будут взяты деньги в долг».
Следовательно, только Мариньи, помимо самого короля, находился в курсе истинного состояния государственной казны. Именно это, несколькими неделями ранее, понял Пьер Барьер, упомянув в докладной записке, предназначавшейся для Климента V, о том, что Ангеррану были известны все секреты короля.[845]
Сложность системы, в которой друг от друга были отделены сведения о доходах с указанием, какого они рода и из какого бальяжа получены, и о расходах, распределенных согласно их назначению, могла быть выгодна лишь тому, кто обеспечивал ее общность своей личной властью, то есть Мариньи. Как очень верно сказал Борелли де Серр, он стремился к тому, чтобы «благодаря создаваемой им неразберихе оставить за собой исключительную осведомленность о финансовых службах в их совокупности, право распределять расходы по своему усмотрению и возможность управлять всей этой системой».[846]
Широта власти одного человека и секретность состояния казны вполне могли дать повод для подозрений. Поэтому Мариньи, предупреждая обвинения в растратах, организовал комиссию по проверке счетов, которые не выверялись примерно с 1311 г. Более того, этот поступок можно расценить не только как принятие необходимой меры в предчувствии опалы, как написал Борелли де Серр,[847] но и просто как стремление избежать необоснованной критики. Мариньи, добивавшийся абсолютного могущества в сфере финансов и достигший его, руководствовался своими честолюбивыми стремлениями, а не желанием обогатиться за счет государства. Даже у его врагов не было возможности в чем-либо его упрекнуть. С другой стороны, он не мог догадываться о грядущей немилости до болезни короля, которая, как нам известно, прервала работу комиссии, начавшуюся, следовательно, до королевского недомогания.[848] Наконец, зачем бы Мариньи стремился устроить преждевременную проверку, если бы он был виновен в финансовых махинациях? Это бы очень скоро обнаружилось; подобная проверка могла лишь ускорить опалу. Иными словами, добившись власти, Мариньи хотел доказать, что достойно ее использует.