– Чего скис? Что-то болит?
– Нет. Знаешь, я благодарен тебе, ты спасла меня.
– Если бы не я, ты бы нипочем не вляпался в такое дерьмо. Выйдем из машины – пнешь меня хорошенько.
– Нет. Только теперь я узнал, чего на самом деле стою. Похоже, немного.
– Глупости. Для благополучного мальчика ты держался отлично. Тормози, приехали.
Старые домики притаились под снегом. Дана и Родька вышли из машины. Они сразу поняли, что здесь их никто не потревожит.
– Вот, колодец. Давай достанем воды. – Дана отодвигает крышку сруба.
– Там есть ведро?
– Плохонькое, но есть. У тебя в бардачке должно быть мыло, неси сюда. И аптечку тоже неси. Если есть, то тряпку какую-нибудь…
Родька пошел назад к машине, а Дана принялась за дело. Заскрипел ворот, ведро ринулось вниз, туда, где масляно поблескивала вода. Дана крутит ворот – и ведро показывается из недр колодца. Она берется за дужку и с усилием вытягивает ведро. Действует только правая рука, левая висит плетью, каждое движение отдает болью.
– Вот, принес. Что с тобой?
– Ничего. – Дана делает над собой усилие и начинает расстегивать остатки дубленки. – Надо умыться и вымыть руки. А тебе еще и привести в порядок волосы. Мои под париком не пострадали, а ты похож на бомжа.
– Холодно.
– Зато полезно. Помоги мне, видишь, не расстегну никак!
– Что с рукой?
– Не знаю. Похоже, ключицу сломала.
Резкая боль валит Дану с ног – это Родион с силой дернул ее за левую руку.
– Ты спятил?!
– Нет. – Он смеется, и Дане хочется его ударить. – Ты плечевой сустав вывихнула, это бывает. Сима научила меня вправлять, ничего не поделаешь – иметь сестру-медика и ничему не научиться – просто преступно.
– Гаденыш ты, Родька. Рука-то могла быть сломана.
– Нет. При переломе другая клиническая картина. Не сердись. Ух, холодная водичка!
– Чтоб тебе захлебнуться!
Родион смеется и брызгает на нее ледяной водой. Дана пинает его в лодыжку, они валятся в снег.
– Рука не болит? Вставай, простынешь.
– Рука и не болела. Плечо болело, теперь порядок, болит уже терпимо. Ты прощен.
Они моют руки и тщательно умываются. У Родьки в аптечке каким-то чудом оказался тюбик детского крема, и Дана с наслаждением мажет им лицо и руки. Родька смотрит на нее не отрываясь.
– Ты красивая, знаешь?
– Проняло наконец.
– Нет, я не об этом. Я не влюблен, как ни странно. Я люблю земных женщин, понятных.
– Приземленных.
– Пусть так. Не в этом дело. Но есть в тебе нечто такое, и я понимаю, что до тебя так далеко, как до звезды. Кто ты, Дана?
– Никто. Я замерзла, поехали домой.
Они садятся в машину и едут в сторону города. Они молчат, потому что все уже сказано.