Одна минута и вся жизнь (Полянская) - страница 4

«Они так любят меня, что не оставят в покое, – думала Дана о родителях. – Они не понимают, что своим участием делают только хуже. Я не хочу видеть их горе, мне хватает своего. Но они другие, они этого не поймут, никогда не поймут. Я знаю».

Они переживают горе сообща, поддерживая друг друга. Так было всегда. И они не понимают, что их дочь может чувствовать иначе. Это случается иногда: у вполне нормальных родителей появляется на свет странное потомство. Таких детей любят больше прочих, родители понимают, что их чадо отличается от других детей, что оно слишком уязвимо, но иногда желание защитить или оградить может навредить.

По дому разносится трель звонка. Сколько раз ей говорили, что этот звон не соответствует облику дома, что больше подошел бы звонок, имитирующий удары колокола или гонга, но ей всегда нравилась дурацкая птичья трель, и теперь она бьет по нервам, разливаясь в пустоте. Кто-то стоит у двери. «Надо открыть. Но я никого не хочу видеть. Никого. Я умерла. Это так легко – умереть. Аннушка, моя девочка, моя малышка, зачем я позволила им забрать ее? Она там совсем одна, ей холодно, я плохая мать».

Звонок никак не уймется. Она поднимает голову, вырвавшись из забытья. Золотистые глаза Кошки настороженно смотрят из ее зрачков. Кто-то упорно пытается добиться аудиенции. Кого это принесло? Кто бы это ни был, пусть катится к черту.

– Госпожа Ярош?

Звон в голове не умолкает. Высокий мужчина в сером костюме что-то говорит. Что? Что ему надо?

– Мы можем войти?

Мы? Ах да, рядом с ним женщина в синем платье. Она их обоих уже видела, но где? Какая разница? Визитеры входят в дом, а она идет к своему креслу. Там спасение. Пусть делают что хотят, пусть говорят что хотят, все равно, только бы поскорее убрались.

– Дана, вы помните меня? Я – полковник Панченко, мы с вами уже встречались, примите мои соболезнования, это страшная трагедия, мне очень жаль. Я… Что с вами?

Ничего. С ней ничего. Что может случиться с покойницей? Она смотрит на полковника, и он ежится под этим взглядом. Да, трупов он навидался.

– Дана, вы понимаете, что мы говорим?

Женщина в синем платье – смуглая и неприятная.

– Госпожа Ярош, вы понимаете, что происходит? Какой сегодня день?

«Господи, почему они не уходят? Ну пусть они уйдут, исчезнут, испарятся. Или они мне привиделись? Или я попала в ад, и теперь они явились мучить меня?» – мысли гудят где-то глубоко и невнятно.

– Вызывайте «Скорую», Дарья Андреевна. Мне кажется, она рехнулась.

«Идиот! Я рехнулась! Надо же такое придумать. Просто молчать – не больно. Моя малышка, моя девочка, совсем одна – там…»