Наконец Крат достигает границы света и тени. Вот он делает несколько шагов и вступает в темноту лесопосадки. Осталось пройти совсем немного, каких-нибудь триста метров, но идти приходится вслепую по узкой тропинке. Крат спотыкается, падает и грязно ругается.
– Помочь?
Голос из темноты звучит знакомо и ненавистно. Крат знает этот голос, но не может вспомнить, кому он принадлежит.
– Иди ты на…
– Зря ты. А у меня выпивка есть.
– Михей? Ты? Темно, как у негра в жо…. – Крат решает, что перед ним Михей.
– А ты и там успел побывать? Говорят, ты что-то особенное придумал?
– Я эту Кошку во все дыры поимею, а потом…
Крат снова спотыкается. Его поднимают заботливые руки.
– А Цыба тебе за это…
– Насрать на Цыбу. И на Танкера, ублюдка. Цыган он боится. Так и станут цыгане за Кошку подписываться.
– За Кошку не станут, а за Витальку подпишутся.
– Я с Виталькой разберусь по-своему. Стукну на него ментам – и сядет он.
– Ну и будешь сукой. На вот, выпей.
В руки Крата ложится бутылка.
– Пей, не сомневайся.
– Сколько?
– Сколько сможешь.
Крат икает от удивления. На какой-то миг в его сознании проскальзывает сомнение: а Михей ли это? Голос, который с ним говорит, совсем другой. Этот голос Крат ненавидит почти так же сильно, как и Кошку.
– Михей, это ты?
– А кто тут еще может быть?
– Не знаю.
– Пей, сейчас узнаешь.
Вожделенная емкость у него в руках, и Крат прикладывается к горлышку. Он не чувствует вкуса напитка, потому что привык к самогону, а эта бутылка куплена в магазине.
– Что за дерьмо?
– «Столичная», пей.
Крат глотает, боясь, что Михей передумает и отберет бутылку. Чьи-то руки удерживают его от падения, но Крат не задумывается, сколько этих рук. Ему уже все равно. Захлебываясь, он пытается рассказывать о своих огорчениях. Но рядом с ним тихо. Скоро бутылка пустеет, и Крата клонит в сон. Ему кажется, что он лежит в сторожке у Михея.
– Я эту Кошку…
– Точно, Крат. Но когда-нибудь потом.
И этот голос Крат ненавидит. Кто это? Данка? Но откуда бы ей здесь взяться? И что там так гремит?
Ни о чем больше он подумать не успевает. Налетевший поезд сминает его, как бумажную куклу. Но никто этого не видит. За несколько минут до наезда Виталька повел их назад. Он почти несет Дану, но ему не тяжело. Он думает о том, что никогда не посмеет прикоснуться к ней так, как к Таньке. Но он хочет этого, очень хочет. И он осторожно целует ее волосы. Так можно. Она не заметит.
– Хорошо, что мы помыли посуду. – Голос у Даны совсем сонный. – Я страшно хочу спать. Как бы мне в школу завтра не опоздать…
– Я останусь у тебя ночевать. – Таня более вынослива, сказывается привычка шляться по ночам. – Не бойся, не проспишь.