Она покраснела и задрожала, будто вовсе не ожидала этого. Это меня удивило. Я полагаю, однако, что недаром же она гризетка, итальянка, и притом хорошенькая, недаром рыскала два года по свету в звании модной горничной, и, вероятно, с ней случались и более серьезные приключения. Итак, чтобы избавиться раз и навсегда от всякого комедиантства с ее и с моей стороны, я счел нужным задать ей вопрос:
— Я вас оскорбил?
— Нет, — отвечала она мне без малейшей запинки и обдав меня самым роскошным из своих взглядов.
— Я огорчил вас?
— Нет.
— Так я могу надеяться…
— Всего, если вы меня любите, и ничего, если не любите меня.
Это было сказано так решительно, что я был поражен ее ответом.
— Что вы подразумеваете под словом любить? — спросил я.
— Разве вы не знаете значения этого слова?
— Я никогда не любил.
— Почему?
— Потому, вероятно, что мне не удавалось встретить женщину, достойную такой любви, как я понимаю это чувство.
— Вы, верно, не искали?
— Любви не сыщешь, если бы и вздумалось искать ее. Ее встречаешь иногда вовсе неожиданно.
— Стою ли я, по-вашему, такой любви, как вы ее понимаете?
— Как это знать?
— Вот уже полмесяца, как вы меня знаете.
— Но я знаю вас не более, чем вы меня.
— Так вы думаете, что для любви нужно знать друг друга лет пятнадцать? Другие не то говорят.
— Вы не ответили на мой вопрос. Что понимаете вы под словом любить?
— Принадлежать друг другу.
— Надолго ли?
— На все время, пока любишь.
— У каждого своя мера верности. Я не знаю своей; как велика ваша?
— Я тоже не знаю.
— То есть, вы еще не имели случая испытать ее? — сказал я очень серьезно, думая про себя: «Рассказывай другим, голубушка!»
— Я не имела случая испытать свою верность, потому что никогда не знала взаимной любви.
— Будем друзьями — это вас ни к чему не обязывает; расскажите мне, как это было?
— В первый раз это случилось здесь; мне было тогда четырнадцать лет. Я любила… Тарталью.
— Тарталью! — но я должен был давно догадаться.
— Это было так глупо с моей стороны; он и тогда был такой же отвратительный, как и теперь. Но я чувствовала потребность любить. Он первый заговорил со мной о любви, как говорят с взрослой девушкой, а мне надоело быть ребенком.
— Хорошо; по крайней мере, вы откровенны. И… он был вашим любовником?
— Мог бы им быть, если бы искуснее меня обманывал; но у меня была приятельница, за которой он ухаживал в то же время и которая открыла мне это. Поплакав вдоволь, мы поклялись друг другу презирать его и смеяться над ним; а так как у нас еще было немножко ревности, мы то и дело указывали друг другу на его безобразие и глупость, и так хорошо вылечились от любви, что после не только не могли смотреть на него, но даже и говорить о нем.