Я видел, что быть беде, но не смел предложить своих услуг. К счастью, все окончилось благополучно: князь споткнулся и сел на куст; добрый конь слегка откинулся в сторону, но сохранил равновесие и, повинуясь руке искусной наездницы, сбежал в овраг, потом так же быстро начал взбираться на другую крутизну.
— Ничего, ничего, я не ушибся, — сказал мне князь, которого я спешил поднять на ноги. — Но синьора так опрометчива! Сделайте милость, ступайте за ней. Здешние дороги опасны, а она чрезвычайно неосторожна.
Я опять взял под уздцы своего Вулкана (так зовут лошадку, которую дал мне Фелипоне) и, проехав вперед, догнал амазонку; не обдумывая, в какой степени это может быть ей приятно, я прямо начал говорить о беспокойстве князя на ее счет. Она не отвечала, но лошадь ее, как будто узнав мой голос, отозвалась тем неопределенным ржанием, посредством которого эти благородные животные выражают свое удовольствие. Странное дело, я будто понял, что она хотела сказать мне, и вследствие этого в ту же минуту, как бы по волшебству, вспомнил и узнал эту лошадь, ее имя и услугу, которую она мне оказала однажды. Я просто обрадовался и, не боясь показаться смешным, тотчас ответил:
— А, это ты, мой милый Отелло!
— Да, это Отелло, — отвечала дама. — Разве вы еще не узнали той, которая правит им?
— Мисс Медора! — вскрикнул я в изумлении.
— Подъезжайте ближе, — сказала она, — поговорим, пока можно. Остальные далеко за нами. Не читайте мне нравоучений, это совершенно бесполезно. Я и так очень недовольна своей судьбой. Мне нужно, чтоб вы знали мою историю так, как я знаю вашу. Я любила вас, вы единственный человек, которого я любила. Вы меня возненавидели; с досады я хотела полюбить своего кузена Ричарда, но не могла. Он заметил это, обиделся и удалился. Через несколько дней мы уехали из Флоренции и приехали в Рим. Князь, который тогда скрывался во Фраскати, несколько раз приезжал к нам, чтобы видеть меня. Его смелость, его скитальческая жизнь, полная приключений и тревог, возбудили мое участие и усилили дружбу, которую я к нему чувствовала. Вот уже два или три года, как я его знаю, и при каждой встрече он за мной ухаживает. Я желала, да и теперь желаю выйти замуж, но не по любви, а только для того, чтобы иметь общественное положение и забыться в свете. С теткой я уже давно не ладила. Она просто помешалась: стала ревновать меня за ту скудную долю родственной дружбы, которую я оказывала ее мужу. При первом резком слове я оставила их. Между тем князь опять влюбился в меня. Он не так богат, как я, но у него хорошее имя, много ума, светскости и природной доброты. Я совершенно ни от кого не завишу, но из почтения к лорду и леди Б… написала им об этом. Тетка приехала ко мне, умоляла меня возвратиться к ним и отказаться от предложения князя: она находила его слишком старым и безобразным; наконец, чтобы заставить меня повиноваться, она угрожала прибегнуть к мерам власти, которой она не имеет надо мной. Это ускорило мое решение. После жаркого объяснения с теткой, я тайно дала знать князю, что приеду к нему во Фраскати. Я надеялась встретить вас там. Я ничего не знала о ваших приключениях; князь уже после передал мне все, что рассказал ему Фелипоне. Я бы могла и прежде узнать все это от Тартальи, если б не так тщательно скрывалась от этого болтуна. Через несколько дней я узнала, что все старания лорда Б… были напрасны: кардинал решил, что вы останетесь в Мондрагоне пленником, так же как и брат его. Брата он желал проучить, чтоб отнять у него охоту ездить в Рим, а вам пришлось также воспользоваться этим уроком. Увидев, что сообщения с вами были невозможны, что даже и нравственной помощи я не могла вам доставить, потому что вы все еще ухаживали за этой маленькой Даниеллой, я решилась выйти за князя и бежать с ним. Боясь, чтобы леди Гэрриет и муж ее не помешали как-нибудь нашему бегству, я написала им сегодня утром, что мы отправляемся в Пьемонт с тем, чтобы там обвенчаться. Князь сообщил мне о своем желании бежать вместе с вами, на что я дала свое полное согласие, с условием, чтоб он не говорил вам, кто я. Он не знает и никогда не должен знать моих прежних чувств к вам; а вас смею уверить, что они совершенно рассеялись, как бред горячки.