— Из Кейптауна. А до этого провел пару лет в Намибии.
— Не слыхал. Где это?
— Юго-Западная Африка. Наша бывшая колония. Там еще помнят немецкий язык.
— Из Африки приехал, говоришь? Почему ж на тебе загара не видно?
— В Южной Африке теперь зима.
— Зим-а-а?! В Сахаре и летом и зимой, как в пекле, было.
— То в Сахаре. А в Кейптауне иногда даже снег выпадает.
— Что за народ живет в Намибии?
— Племена овамбо, дамара, гереро, нама, каванго. В общем — негры. Есть и белые. Но их совсем мало.
— Чем ты там занимался?
— Воевал с партизанами СВАПО.
— Кто такие?
— Считай, что коммунисты.
— А кто платил?
— Правительство Южно-Африканской республики.
— Много платили?
— Немало, но меньше, чем стоят кровь и жизнь.
— Сколько все-таки?
— Четыреста рандов в неделю.
— Не понимаю.
— Ну, ранд — это чуть больше доллара.
— Что думаешь делать здесь?
— Еще не решил.
— А я уже решил. Завербуюсь в Иностранный легион. Папаша Мендоса не скупится, если речь идет о расходах на войну с красными… Другого занятия иностранцу в Аурике не найти. Уровень безработицы тут весьма высок. Советую и тебе последовать моему примеру. Все равно ты придешь к этому рано или поздно.
Я задумался. Инструкции, полученные в Центре, давали мне право самому решать вопросы трудоустройства, действуя при этом в соответствии с обстановкой. Служба в Иностранном легионе не исключалась, однако мне строго предписывалось ни в коем случае не принимать участия в военных операциях, а тем паче в карательных акциях. Иностранный легион хорош прежде всего тем, что там никто не интересуется, откуда ты и зачем. Там от тебя требуются только три вещи: железное здоровье, выносливость и владение военным ремеслом. Легион — это надежный способ утвердиться на новом месте и продемонстрировать свою лояльность правительству.
Пока я размышлял, Герхард продолжал болтать. Он рассказал о том, что у него в Ла Паломе есть дядя по имени Рудольф, в прошлом активный нацист. Дядя этот большая свинья. Он человек со связями и мог бы устроить Герхарду непыльную, хорошо оплачиваемую должность, но делать этого не желает, так как считает своего престарелого племянника забулдыгой, которому недостает ума, образования и светских манер для того, чтобы претендовать на приличное положение в обществе. С его легкой руки за Крашке в здешней немецкой колонии утвердилось прозвище Швейк, а с такой кличкой могут и в Иностранный легион не взять. Der Affenarsch [1], так назвал Герхард дядю, забыл о том, что фюрер и его подручные, перед памятью коих дядя пресмыкается по сей день, не имели ни ума, ни образования, ни манер, но тем не менее потрясали судьбами мира. Дядя презирает Герхарда не за то, что он никогда ничему не учился, а за то, что Герхард беден, как церковная мышь. Если бы у Герхарда были деньги, дядя вел бы себя по-другому.