Таежные встречи (Федосеев) - страница 22

Была осень. Сумрачно качались по ветру оголённые берёзы. Неслышно шумела река, нигде не было заметно птиц. Всё отлетело, угомонилось и молча, тихо ждало зимы. Такой кажется всегда осень в тайге. Но это обманчиво. На самом деле в эту пору тайга жила большой жизнью. Была брачная пора парнокопытных. По хребтам и скалистым отрогам ревели изюбры; по тайге и марям мотались лоси-быки, а по заросшей ягелем тундре — дикие олени. Жизнь этих животных в осеннюю пору совсем необычна — брачная пора озлобляет быков, они ожесточённо дерутся из-за подруг.

Мы пробирались в свой лагерь, расположенный далеко в вершине реки Ямбуй. Моими спутниками были Василий Мищенко и Прокопий Днепровский — оба испытанные зверобои и знатные промышленники. С нами разделяли путешествие две промысловые собаки — Лёвка и Черня.

Миновав последний прижим по реке, мы вышли из узкого ущелья, и перед нами открылась широкая падь, поросшая густым ерником[2]. Звериная тропа, по которой мы шли, то прижималась к реке и змейкой вилась по чёрному ернику, то выходила к тайге, и тогда наш путь шёл по увалам.

Неожиданно собаки заволновались. Идущий впереди Прокопий остановился. Василий Мищенко снял шапку и прислушиваясь, долго смотрел по сторонам.

— Обманывают… — сказал он.

Но собаки настойчиво тянулись к реке. Мы ещё раз осмотрелись. Кругом было тихо, ничто не нарушало покоя.

— Не иначе где-то зверь жирует, придётся итти… — сказал Прокопий, снимая котомку.

Оставив пожитки на тропе, мы, сдерживая разволновавшихся собак, свернули к реке. Впереди шёл Черня. Я тогда впервые увидел работу этого замечательного кобеля. В нём всё было подчинено моменту; с большим знанием дела, с толком и темпераментом он выполнял свои обязанности. Всё в нём — глаза, нервы, слух — в этот момент представляло одно целое и было устремлено к зверю, которого он своим замечательным чутьём улавливал на далёком расстоянии. Его раздутые ноздри жадно втягивали воздух. Он торопился, крутил от возбуждения хвостом и изредка посматривал на Мищенко. Тот сдерживал его, натягивал поводок и привычными словами бранил собаку:

— Смотри ты мне, ишь негодный парень!

После окрика Черня немного успокаивался и послушно шёл впереди. Скоро он подвёл нас к реке, мы перешли её и, выйдя на борт, звериной тропой свернули влево. Моему любопытству не было предела. Я наблюдал за Черней и восхищался им.

У ключа Черня задержался. Подняв высоко морду, собака длинным вдохом потянула воздух и со всех ног бросилась в сторону.

— Держи, — шепнул Прокопий.

Черня до хрипоты натянул поводок, но после угроз Мищенко — затих.