Таежные встречи (Федосеев) - страница 6
Готовились они поспешно. Нужно было достать хорошую лодку, собрать от местных эвенков сведения, запастись продовольствием, учесть всякие неожиданности, да мало ли что нужно знать, иметь с собою и помнить человеку, отправляющемуся в такое далёкое путешествие! Мы чем могли поделились с ними, и на третий день они были готовы отправиться в путь.
В посёлке им не удалось так быстро найти проводника, гребцов, и смелые путешественники решили плыть вдвоём, рассчитывая нанять их по пути в Тугурском стойбище.
Помню хорошо день их отъезда. Ранним утром, когда ещё на камнях, на траве и листьях берёз лежала влага — остатки ночного тумана, мы стояли на берегу против устья Нимелена и, прощаясь, крепко жали друг другу руки. Они отплывали в долблёной лодке — оморочке, и как только стали скрываться за обрывистым берегом реки, послышался мягкий бас Николая Петровича:
— До сви-дань-я!..
— До сви-дань-я!.. — будто эхо, разнёсся по реке звонкий голос Веры.
Из-за далёких хребтов выглянуло солнце. Всё вокруг встрепенулось, ожило, алмазным блеском заиграла роса на траве, на цветах и листьях деревьев. Отовсюду доносилось пение птиц и, казалось, ничто не омрачало нашим друзьям начало их интересного пути…
Прошло пять дней. После проливного дождя на долину легла тёмная ночь, и только изредка чёрное небо освещалось далёкой грозой. Мои спутники все уже спали. Я сидел за работой. Вдруг кто-то тихо постучал и дверь отворилась. В полосе света, словно привидение, показалась женщина. Она с трудом перешагнула порог и прислонилась к стене зимовья. Я вскочил и, от неожиданности, ещё несколько секунд стоял, не зная что делать. Женщина беспомощно продолжала опираться руками о стену. Ещё секунда и, не удержавшись, она медленно опустилась на пол и зарыдала.
Все вдруг проснулись и вскочили. Я подбежал к ней и узнал… Веру. Она продолжала рыдать. Казалось, много дней девушка терпеливо несла своё горе через испытания и муки, несла сюда, в зимовье, чтобы излить его нам.
Днепровский, Мищенко и Лебедев приподняли и перенесли её с пола на походную кровать. Не успел Пугачёв снять с неё промокший плащ, как я увидел на сером платье ужасный рисунок, — это были следы почерневшей крови.
— Он в лодке, может быть, ещё жив, спасите его… — чуть слышно, сквозь рыдания проговорила Вера.
Какое-то страшное, непередаваемое чувство вдруг охватило всех нас. Мои товарищи немедля бросились из зимовья, а я остался с нею и, путаясь, в догадках, ещё долго не мог прийти в себя от всего случившегося.
Тусклый свет керосиновой лампы освещал внутренность зимовья. Где-то далеко всё ещё продолжали бушевать раскаты грома, сверкала молния, и разгулявшийся на просторе ветер со свистом носился по равнине. Я сидел у изголовья Веры. Она не плакала. Всё бледнее становилось её лицо. Скоро глубокий сон овладел ею.