— Но вы могли бы дать передышку своей салфетке. — Он тоже улыбнулся.
— Ох… Да. — Затем: — Вы любите свою жену?
— Я люблю ее, — ответил Хьюз, не убирая пальцев с ее теплой руки. — Но я не хочу сейчас говорить о своей жене.
— Конечно, — согласилась Ева.
— Я думал, вы поведете меня на танцы. Покажете мне достопримечательности.
Ева засмеялась:
— Вы, американцы, такие прямолинейные.
— Знаю, но мы ничего не можем с этим поделать. Всему виной огромные пространства и беспорочное существование.
— У них здесь, в бальной зале, играют музыку. Если вы и в самом деле хотите потанцевать.
— Если ваша танцевальная книжка не заполнена до отказа.
— Вообще-то, на данный момент моя книжка совершенно пуста.
После нескольких коктейлей Хьюз обнаружил, что держит Еву в объятиях в бальном зале под французскими барельефами и зеркалами в резных рамах, а маленький оркестрик играет «Мы снова встретимся»[42]. Ее подбородок не доставал ему и до плеча, поэтому она танцевала, повернув голову вбок, и он поймал себя на том, что рассматривает ее профиль.
— Что сказал ваш муж, когда вы сообщили ему? — спросил Хьюз, понизив голос, точно у них была общая тайна.
— Он ничего не сказал. Я лишь вчера отослала письмо.
Он гадал, любила ли она когда-нибудь своего мужа и любит ли сейчас, несмотря на ее слова. Собственные мысли напугали его. Может, уже есть кто-то другой? С женщинами ни в чем нельзя быть уверенным. Но в глубине души он знал, что это ложь, которую он сочиняет, убеждая себя, что она для него ничего не значит.
— Вы собираетесь снова выйти замуж? — Он напрягся, ожидая ответа.
— Нет, — ответила Ева после долгого молчания. — Я больше никогда не выйду замуж.
Позже он обнимал ее в темноте спальни, простыня сбилась у них в ногах. Он смотрел на еле различимые очертания своего кителя, свисающего со стула. Пальцы скользили по окружью ее груди, он вдыхал запах мыла, исходящий от ее влажной кожи. Было тихо. На мгновение он даже забыл о грохоте глубинных бомб. Он желал услышать ее голос, но в то же время боялся того, что она может сказать, или того, что он хочет от нее услышать. Поэтому он ничего не говорил и ничего не спрашивал — до тех пор, пока «Фау-2» не разрушили тишину.
— Полночь, — наконец сказал он. — Завтра Новый год.
— Да, — отозвалась Ева.
— Может, в этом году война закончится.
— Может.
И ему почудилось, что слова, еще не сказанные друг другу, уже произнесены.
Повернув голову, Ева смотрела на него, и лицо ее было последним, что он видел, перед тем как заснуть.
Хьюз пробудился рано с отчетливым ощущением, что задыхается. Он тихо поднялся и оделся. Слегка раздвинул светомаскировочные занавеси, утро кануна Нового года выдалось серым, чахлое солнце цвета мочи тщетно пыталось пробиться сквозь пелену. Он ушел, не взглянув на Еву, бесшумно притворив дверь.