Утро было мерзейшее, и не только от похмелья. Стоял туманище, было сыро и промозгло. Пили, видимо, вчера все или почти все — Гарав пару раз перешагнул через в дупель пьяных соратников, спавших прямо под заборами. Сунулся в корчму — там было то же самое, только трое или четверо ещё сидели за столом и орали похабную песню про сложные и весёлые взаимоотношения орка и волколака.
— Фередир где? — сипло спросил Гарав, но ответа не дождался — его просто не услышали за собственным рёвом.
Снаружи он сорвался с крыльца, поскользнувшись на ступеньках — удержался на ногах только потому, что вцепился в перила. Пробегавший мимо вчерашний кухонный мальчишка хихикнул и ускорил бег. Гарав хотел догнать его и дать пинчища, чтобы уважал феодальный строй, как положено, но передумал и полез на сеновал над конюшней — как по наитию.
Ну конечно. Фередир был там. Лежал в сене голый в обнимку с девчонкой своих лет и взрослой женщиной, «одетыми» примерно так же. И в ус не дул, потому что спал.
— Вставай, алкашня. — Гарав дёрнул его за ногу и, морщась, спустился с лестницы.
Фередир слез с чердака не сразу — сумрачный, растрёпанный, волосы набиты соломой. Наступил в грязь, выругался и спросил, шнуруя куртку:
— Что за жизнь такая!!! Сапоги мои где?
— У шлюх своих спрашивай, — буркнул Гарав, с трудом умащиваясь на нижней перекладине заплота вокруг конюшни. — Бррррр…
— Это не шлюхи, а вполне почтенные селянки… — Фередир поглядел наверх. — Только я не помню, откуда они взялись.
Сверху упали сапоги и послышалось хихиканье. Фередир сел на край яслей и стал обтирать ноги соломой.
Гарав скривился:
— Да помой же, вон бочка.
— Нннне, — Фередир зябко дёрнул плечами и спиной. — Не могу. Хы-хы-хылодно. Пива бы. А? — И с надеждой посмотрел на друга.
Гарав кивнул согласно, но и не подумал двигаться с места. Ему тоже казалось, что кожа обрела какую-то особую — неприятную и болезненную — чувствительность. Кроме того, взгляды коней — они высунули головы наружу — были полны укоризны.
Но, если честно… Гараву стало легче.
* * *
Эйнор прорысил по улице, брезгливо оглядываясь. Нет, он не собирался ругаться или кого-то укорять. В любом случае. А особенно сейчас.
Сейчас, когда он видел двухтысячный отряд холмовиков, перекрывший путь к мосту, — и ещё не меньше тысячи, занявших предмостные броды. Его отряд обошли. Обошли просто потому, что они — пешие — лучше знали свои места. А его людей сковывали раненые и груз. Будь оно всё проклято… И если не освободить хотя бы брод, застрять тут — то не исключено, что и его пехота, и подошедшая конница Готорна окажутся зажаты на бродах между холмовиками — ведь наверняка подойдут ещё! — и ангмарской армией, которая движется с севера. И дожидаться помощи Арафора было опасно — княжич мог и не знать ничего о происходящем. А мог узнать слишком поздно.