– Ты хочешь сказать, что эти дети генетически мои?
– Наши, – поправил Виктор.
– Боже мой! – только и смогла сказать Маша. Она сидела молча, потрясенная этим новым откровением. У нее уже не было эмоций.
– Это то же самое, что предоставлять донорские яйцеклетки или сперму. Просто это эффективнее, поскольку они были уже оплодотворены.
– Может быть, для тебя это то же самое, учитывая, что ты сделал с Виктором-младшим. А для меня нет. Я даже представить себе не могу, что кто-то другой воспитывает моих детей. А что с оставшимися пятью яйцеклетками? Где они?
Виктор устало поднялся и направился к приборам в центре комнаты. Он остановился у круглого металлического прибора, размером напоминавшего стиральную машину. Машина была соединена резиновыми трубками с баллоном сжиженного нитрогена.
– Они здесь, – сказал Виктор. – Заморожены с возможностью последующего оживления. Хочешь посмотреть?
Маша покачала головой. Она была потрясена. Как врач, она знала о существовании такой технологии, но в тех редких случаях, когда думала об этом, это было как-то абстрактно. Она и представить себе не могла, что это когда-нибудь будет иметь к ней отношение.
– Я не собирался тебе все сразу рассказывать, – сказал Виктор. – Но теперь ты знаешь все. Я хочу, чтобы Виктор прошел полное обследование. Надо быть абсолютно уверенными, что у него нет никаких проблем со здоровьем.
– Но почему? – с горечью спросила Маша. – Что-то случилось с другими детьми?
– Они заболели.
– Сильно? И чем?
– Очень сильно. Они умерли в результате острой церебральной эдемы. Пока никто не знает почему.
Маша почувствовала приступ головокружения. Ей даже пришлось наклонить голову, чтобы удержать подступающую тошноту. Каждый раз, стоило ей чуть успокоиться, Виктор снова выводил ее из себя.
– Это случилось внезапно? – Она подняла на мужа глаза. – Или они какое-то время болели?
– Внезапно.
– Сколько им было?
– Около трех лет.
Один из принтеров, внезапно ожив, начал яростно печатать. Затем включился холодильник, низко гудя и подрагивая. Маше показалось, что лаборатория жила своей жизнью. Ей не нужны были люди.
– Те дети, которые умерли, у них тоже был ген ФРН?
Виктор кивнул.
– Они были примерно в том возрасте, когда у Виктора-младшего упал показатель интеллектуального развития?
– Почти. Вот почему я хочу, чтобы было проведено обследование: надо удостовериться, что у него не будет дальнейших проблем. Но я уверен, у него все в порядке. Если бы не дети Хоббсов и Мюрреев, я бы и не думал проверять Виктора. Поверь мне.
Если бы Маша могла смеяться, она бы рассмеялась. Виктор только что почти разрушил ее жизнь, и теперь он просит ему поверить. Это было за гранью ее понимания – как можно экспериментировать на собственных детях. Но уже ничего нельзя было изменить. Теперь надо думать о настоящем.