Все эти сатиры и эпиграммы не оставляют желать ничего большего в отношении откровенности и цинизма, но во всех них отсутствует какая бы то ни была моральная тенденция. Многочисленные сатирические произведения, направленные против режима фавориток, носят в огромном большинстве случаев точно такой же характер; во всех них звучит злорадный, иронический смех, лишенный какой бы то ни было изобличающей или бичующей морали. Единственным возмещением последней служит хотя бы недюжинное остроумие.
То, что справедливо по отношению к литературной сатире и что мы постарались в достаточной мере наглядно доказать, относится в полной, если еще не в большей мере к сатире изобразительной. Общественная карикатура, изображавшая возведенную на пьедестал развращенность, не насчитывает ни одного выдающегося произведения, но зато отличается тем, что вся она целиком была отдана в распоряжение этой развращенности, так что, естественно, превратилась в одно из наиболее действенных и верных стимулирующих средств. В первом томе «Истории карикатуры европейских народов» мы говорили: границы карикатуры в XVIII веке стираются, обвинители и судьи стали обольстителями, яркие краски смыты с кисти, на палитрах красуются только нежные лазурь и еще более нежный розовый оттенок. Это подтверждается не только общим впечатлением, но и рассмотрением каждого произведения в отдельности.
Остроумие подхватывало, конечно, все, что мог дать только обширный репертуар эротики: сводницу, продающую свою жертву, красавицу, которая кокетливым видом завлекает на улице мужчин, неверную жену, которая умелой галантной игрой подготовляет и ускоряет наступление желанной минуты. И, далее, всю лестницу, всю скалу сладострастия, все виды, все способы обольщения, — все это имеется в самых разнообразных вариациях. Не менее внимательно относится карикатура к платью, — она подмечает все искусственные ухищрения, все галантные случайности, которые позволяют видеть то изящную ножку повыше колена, то пышную грудь красавицы. Однако тут имеется и крупное «но»: все это изображалось не с целью обличения, не с целью бичевания сатирическим бичом, а исключительно с целью возвеличения и прославления. Болезненные шипы не вонзались в тело общества, — наоборот, шипы заботливо удалялись, и галантный порок являлся во всей своей красе, словно роза без шипов. Нет ничего прекраснее в мире, чем порок, — такова была мораль каждого галантно-сатирического произведения. О да, конечно, сатира зло смеялась над бессилием сладострастного старичка или над распутством монахов и монахинь, но высшей целью даже таких сатирических произведений была не сатирическая мораль, а изображение эротической сцены, долженствующей пробудить сладострастные мысли в фантазии зрителя. Поэтому-то откровенное изображение обнаруживает в этих произведениях не сильную смелость сатиры, а лишь беспримерную беззастенчивость в выборе средств.