Ефрейтор, отлично владевший оружием, бросился на фрица, который не слишком расторопно вытаскивал ножевой штык из тела политрука, и проколол его умелым выпадом. Затем отбил четырехгранным штыком нападение вражеского пехотинца на Гришу Черных и лишь затем отступил. Пришлый сержант, Павел Кузьмич Шмаков действовал умело и напористо. Именно его бутылки с горючей смесью подожгли танк, а когда поступила команда бежать в атаку, он оказался впереди. Застрелил в упор немецкого пехотинца, подобрал автомат, затем прикрывал отступление взвода. Даже в горячке сумел разобраться в незнакомом оружии и отступал последним.
Артиллеристы также воевали смело. Легкую полковую пушку разбило в начале боя. Расчет тяжелой 107-миллиметровки добил прорвавшийся на позиции танк. Орудие продолжало вести огонь, даже когда смяло щит и раскидало часть расчета. Последние осколочные снаряды пушкари израсходовали, опустив ствол на максимально низкий угол склонения. Языки пламени из ствола сожгли траву перед их окопом.
Вечером немецкие самолеты бомбили передний край. Затем переключились на более заманчивую цель — переправу. По реке снова несло глушеную рыбу, затем обломки понтонов. Только собирать судаков и варить уху желания не возникало. На поверхность теплой летней воды поднимались трупы красноармейцев. Они погибли два-три дня назад, во время прорыва немцев возле хутора Каменский.
Смерть издевалась над людьми. Одни согнулись в поясе, над водой виднелись спины и голые поясницы. Ремни рвались от распирающей плоти. Гимнастерки задирало и полоскало течением. Других медленно несло на спине мимо обрыва, с лицами, умытыми чистой донской водой. Некоторых тянули вниз тяжелые ботинки, они плыли стоя, руки колыхались на мелкой волне. Этих людей иногда принимали за живых. Бойцы подплывали к ним и сразу разворачивались к берегу.
— Все мертвые, — сообщил Черных, пытавшийся помочь бойцам, которые в помощи уже не нуждались. — За полчаса четырнадцать тел насчитал. Сколько же их утонуло?
Мы видели, как проплыл красноармеец, вцепившийся в доски понтонного настила. Потеряв силы, он много часов пролежал на плоту, пока обломки не уткнулись в отмель. Красноармейца сняли бойцы, купавшиеся на закате голышом, и отнесли в лес, где находилась санчасть.
Майор, организовавший атаку, в которой погибло так много людей, на позициях больше не появлялся. Говорили, комбат переругался с ним. Мы тоже считали, что майор предпринял атаку от большой дури. Командир роты Рогожин в ответ на наше бурчание неожиданно разозлился. Выпивший за помин души друга-политрука, кричал: