Мой — на меня:
— Подои.
Надо б идти поциркать, да боюсь. Он:
— А чего бояться! Иди, а то вот заберут корову. Ну, я пошла, циркаю, циркаю…
Вопрос: — Подоить напоследок?
— Ага. Дою. Стреляют. Стреляют по дворам, стреляют. К соседу вот сюда подошли уже, стреляют. Я бросила доить и иду. Только вышла, вот тут встретила — бегут! Во двор бегут, бегут немцы. И спрашивают, есть ли корова, куры есть ли, гуси, кони, овечки — все. Ну, больше ничего у нас не было, только корова еще была, куры еще были… Конь был, дак мы спрятали, спрятан был.
Вопрос: — В лесу?
— Ага, в лесу. Ну, я говорю:
— Корова есть, куры есть, больше ничего. Вернули меня, чтоб я корову выгнала. Я выгнала им корову. Тогда иду, а они бегут за мной, в хату, бегут. Ну, вбежали и нас во двор гонят, ага, к коменданту. Ну, а мы детей уже оставили, говорим:
— Детки, побудьте в хате, а мы, може, одни сходим.
Ну, мы пошли, а немцы побежали и повыгоняли детей из хаты, и они снова к нам пришли. Мы уже идем по улице, и идет немец. Один, да два еще… Идут, халаты в крови — и… Встретили нас, спрашивают:
— Партизаны были? Ну, мы говорим:
— Были. Что ж, были.
— Сколько?
— Четыре было подводы.
— А что брали?
— Все брали, что им надо. И хлеб, и картошку, и мясо.
Тогда комендант отсюда, с этого конца, подошел и на него: „Гер-гер-гер“. И сказал: коров уже гнать, уже коров в Осиповичи гнать.
Пошел мужик мой. И дочка. Но она видит, что я не иду, дак и она вернулась. Говорю:
— Почему ты вернулась, почему не бежала с отцом? Он там где-нибудь спрячется, и ты б спряталась. А пойдем туда, дак там пожгут, поубивают нас.
Они и, вправду, построили девочек особо и нас особо. Девочек — коров гнать. И спрашивают:
— Партизаны были? Первого спросили. Он говорит:
— Не было, не видел.
Раз не видел, дак немец его за шиворот… Он дитятко на руках держал. За шиворот и — под сарай, в снег, в сугроб, и убил.
Вопрос: — И ребенка убил?
— Ну, и ребенок там с ним, и ребенка. Ага. Потом жена уже с ребенком старшим за ручку и: „э-э-э!..“ — заголосила, заголосила. Он и ее туда, и убил. А мальчик около меня стоял — такой вот мальчик…
Вопрос: — Их мальчик?
— Ага. Рванулся бежать к ним. А я за него, говорю:
— Не беги, стой, стой!
Он, правда, стал, стоит. И теперь живет где-то в городе, бог его знает. Потапейка его фамилия. А звать как — забыла…»
Мы беседуем в светлой, чистой кухне. У окна тихо стоят две городские внучки, гости на каникулах, одна — подросток, другая — еще дитя. И дед сидит, Кастусь Карпович, хозяин. Он вернулся из сельмага, еще когда мы были с бабулей во дворе. От калитки приветствовал нас Веселым: «Здорово, хлопцы-протопопцы!..» Теперь вот он слушает, молчит, а потом и сам начинает: