Вот как это сформулировал ближайший подручный Гитлера «теоретик» Розенберг за два дня до нападения на Советский Союз:
«Непосредственно к этой границе (перед тем речь шла о будущей судьбе Прибалтики. — Авторы.) примыкает белорусская — как центр сосредоточения всех социально опасных элементов, который будет содержаться подобно заповеднику»[33].
Но для начала, как уже говорилось, планировали «выселить» (истребить) 75 процентов белорусов — чтобы спокойнее было работать в том «заповеднике».
И это делалось: рассказы в нашей книге — именно о Деревнях, которые были убиты, о районах, выжженных вместе с людьми.
Но за судьбой этих деревень, этих людей нужно видеть и другое: сотни тысяч детей, женщин, престарелых и немощных жителей наших деревень и городов, людей которых спасала и спасла от истребления всенародная партизанская армия, уводя жителей в леса, за фронт, создавая во вражеском тылу советские районы, защищая и атакуя..
Полумиллионною свору фашистских убийц и грабителей поглотила огненная партизанская земля..
Если фашисты не сумели, не смогли, «обезлюдив» Белоруссию, создать тот громадный «заповедник»-концлагерь для народов Европы, то не потому, что они раздумали или расхотели. Поднявшись на священную борьбу, советский народ, народные мстители — партизаны, Советская Армия сломали и этот гитлеровский план.
За славным житом — спокойная деревня, которая имела, имеет и должна иметь право на мирную, трудовую тишину.
Давновато дождя не было, а позавчера и вчера он расщедрился. Теперь погожее предвечерье. А в лесу, что синеется за житом и за деревней, пошли понемногу первые июньские сыроежки.
Двор, в который мы зашли, аккуратный, ровно поросший чистенькой травой. Много дров, сложенных в стожок. У крыльца бабуля чистит грибы. Сама в резиновых сапожках, еще мокрых: только что из лесу вернулась. Тут оно и пришло, открытие ежегодной радости: после дождя — грибы. И хорошая зацепка для разговора
Марии Змитровне Потапейке семьдесят второй год, хоть с виду столько бы не дал. Подвижная, приветливо веселая. И возвращать ее в давнее, в страшное — не хочется. Да ей и самой неохота. Вот помрачнела сразу…
«Раненько я печь топлю, блины пеку, ну, а хлопок был у нас, сын, дак он побежал на улицу — уже играться к соседям. Уже бежал он туда, бежал — ой, что-то по улице стреляют, пули свистят!.. Ну, дак мы закричали на него:
— Вот тебе надо бежать, сиди тихонько! Там вдут — може, партизаны, може, немцы, кто ж их знает!..
Ну, идут по селу, идут — немцы, видим, что немцы!.. Тут колодезь был, они поставили пулемет — коров уже с того конца гонят, гонят, гонят.