— На черта вам те коровы! Немцы ж еще в селе, а вы тут с коровами!..
Снова мы бросаем все и бежим в лес. В этом конце от леса немцев не было, а в том — были.
И вот тогда в лес прибежал Ковальчук. Он был там, в деревне, когда убивали, и он многое рассказал. Не все, но что он видел. Он не знал, что уже всех побили, а думал, что только некоторых…»
Мария Кот.
«…И так я уже обессилела, что ничего не могу. В голове шумит — ничего не слышу… А потом слышу уже — крик, плач… Это уже кто остался где да вышел поглядеть на трупы… Плакали люди. Кто из лесу пришел… Ночь. Это как они уже уехали. Лежим мы, ведь кто его знает, чего они плачут… Потом хотела я подняться, но шаталась, шаталась… Возьму и упаду. Этот хлопец видит, что я не встану — он меня за руку, поднял, я постояла, прошли мы немного, може, шагов десять, я снова упала. Упала, он меня поднял, и говорю уже:
— Доведи ты меня.
А уже глаза послипались землей и кровью, а я не вижу ничего, так позамазывала уже, как разгребала землю… Он меня перевел через улицу: там ровок есть, дак промыть хоть глаза, чтоб видела, куда идти. Вот я промыла эти глаза уже, промыла, а все в крови, вся одежа на мне в крови. Он меня довел к тому ровку… Дак уже ж утекают люди. Бежит Волька Удовинева, что ходила, все партизанам из Минска доставляла… С сестрою своей Маней. Дак они:
— Тетечка, милая!..
Дак я говорю, что нас из семьи только двое осталось, да и то раненный Жорж.
— Перевяжите его.
А чем же я, когда у меня все в крови. И говорят они — Тетя, утекайте, потому что в Прусках[60], говорили, у Свентоховского, что будут опять приезжать!
А тут стоит из Прусок дядька, родственник наш, — прибежали уже меня глядеть… А невестку мою уже свиньи едят, обгрызли… А моя одна родственница говорит:
— Пойдем, перенесем ее куда-нибудь в яму…»
Мария Нагорная.
«…Дождались мы утра. Стало виднеть. Люди все потихоньку, потихоньку собираются на край и выходят из лесу. Утром их, немцев, не стало. Выехали. Набрали, что им надо, скотину и где какое добро у людей, и уехали
Выходим мы на выгон, а тут и партизаны явились Двое. Видать, в разведку. На конях… А еще не знают всей трагедии, что всех это людей побили.
Теперь уже кинулись все в село, на свои участки — кто где есть живой или нема. Помню, что идем и встречаем своего племянника, внука материна. Бежит он. Оказывается, побыл уже на своем участке. Плачет… (Плачет.) Побежали мы туда. Правда, лежит на улице…
Обгоревшая такая… Люди обгорелые такие, страшные! Нельзя рассказать, не видевши…
Ну, и все. Осталось в селе четыре хаты. И два-три гумна, може, не больше.