Ну, повыгоняли, посгоняли. У меня уже девки были взрослые, трое было. Одной восемнадцать, а другой шестнадцать… Взяла полуведерничек и вышла, а они в три ряда шли, эти паразиты. Задами шли, по улице и там шли. Я уже вышла, как сердце чувствовало мое. Думаю, може, не пойдут. А потом вернули меня:
— Иди, ворочайся назад! Я вернулась в хату, а они:
— Документы, документы! А я уже детям говорю:
— Хоронитесь, хоть где-нибудь.
— Ой, мама, как тебя убьют, куда ж мы поденемся! От мамы — детей… Отнимают…
А муж говорит:
— Ничего так не страшно, как смерть, что уже идет за тобою.
И уже всех повыгоняли, пошли. Все стонали, кричали, маленькие и старые, все…
А я уже в крови вся. Этак вот как-то по брови пуля пролетела, и вот тут пролетела, зубы повыбивала. И лежу. То ногами добивали, толкали ногами. Кто еще не кончился…
Поубивали всех чисто, которые уже бежали. Крови было…
Чтоб не знать вам, сыночки, этого, чтоб уже больше не было…»
Анастасья Ивановна Скрипка, 73 года. Освея Верхнедвинского района Витебской области.
«…Потом нас окружили и выгнали на дорогу. Такая вот была дорога перекрестная: так и так дорога, на эту дорогу выгнали. Какое-то начальство, с такими вот высокими шапками. Ну, вот. Что-то они поговорили между собой. Мы ж ихнего не знаем. А они только говорили: „Партизан капут“. Это мы поняли уже, что партизанские, наверно, семьи побьют. Нас надо расстрелять — это мы поняли.
Ну, вот, нас гнали, гнали по такой бойкой дороге, а потом такая в лес маленькая дорожка. Нам скомандовали влево. Мы, когда повернули все влево, — по нас стали стрелять. Мы все повалились, кто живой, кто неживой.
Меня ранили в ногу. Одна вот тут игла пуля, эта миновала, только воротник, платок побила, пальто. Одна была в спину — в сухарях осталась. Там я ее нашла. (Смеется.) Такую винтовочную, длинную нашла.
Вопрос: — А когда упали, вы чувствовали, что не убиты?
— Не, я упала, а тогда у меня была еще падчерица с ребятами. Мальчишка крикнул. Только — „ай!“ он сказал и упал. Мы ж валились все. Они ж нас сзади стреляли, мы не видели. Головы не подымай. А девчонка сказала: „Мама, меня уже ранили!“ Я рядом шла, я вот так впереди, а она — сзади. А моя падчерица говорит девочке: „Тише!“ А они идут. Думаю: вот уже расстреляют. Но меня не тронули. Значит, я как лежала, так и лежала.
Потом немцы отошли, а мы встали и пошли…»
Вольга Кирилловна Гордеенок, 73 года. Жары Ушачского района Витебской области.
«…В субботу налетели на спящих — дак кто куда утекал.
Как стали бить, гнать тот конец, дак мой с мальцом свалились за печь, и с девочкой за печь схоронился. А я у окна стояла. Тогда гляжу — брата гонят убивать. И я стою у окна, гляжу. Невестку гнали убивать, а потом она как-то назад пошла, а потом опять схватили, погнали…