Несколько секунд Смолин молчал, стараясь, чтоб чувство озлобления не пробилось наружу и не помешало допросу. Потом сказал:
— Я могу еще рассказать о рыжих волосах, найденных в ограбленных магазинах. О надписи на стене в ювелирной мастерской. О следах пальцев на ложках и шкатулке. О проломах в крышах, через них вор влезал в квартиры и магазины. О самодельной веревке, которой был связан сторож. Я могу показать протоколы допросов твоей матери и твоих сообщников, слепки с твоих следов и многое другое. Но надо ли?
Мортасов поднял голову и невидящими глазами посмотрел на Смолина.
— Если я признаюсь, что мне дадут?
— Ты знаешь это не хуже меня. Репье посеял — не жито взойдет.
— Хорошо. Я подумаю.
Утром дежурный привел Рыжего к Смолину. Обождав, когда дежурный выйдет, Мортасов вплотную подсел к капитану и сказал ему тихо и твердо:
— Ты должен меня отпустить. Меня могут пристрелить за мои грехи, но ты ими свят не станешь. Смотри, тебе оторвут голову мои люди. Они немало должны Кольке Мортасову. Зачем тебе сиротить своих детей, Смолин?
Капитан выдержал тяжелый взгляд Рыжего, закурил трубку и сказал:
— Вместе с народом и я — народ. А народ не запугаешь, Мортасов!
За несколько минут до смерти Надя открыла тусклые, измученные болью глаза, пыталась говорить, но бессильно уронила голову на руки отца.
Врач пожал плечами, и небритая седая щетина на его щеках сердито задрожала.
— Со смертью не сговоришься. Это — конец.
Тогда Петр Егорович опустился на колени перед дочерью, выговорил тяжело, будто разжевывал густую смолу:
— Скажи хоть — кто? Он?..
Не дождавшись ответа, поднялся и, горбясь, вышел из комнаты.
Доктор взял умирающую за руку, долго нащупывал пульс, потом сказал куда-то в угол комнаты:
— Велите подавать машину, голубчик.
В углу, положив руки на колени, сидел Смолин.
Врач не видел его лица, и медику казалось, что капитан дремлет.
Однако это было не так. Смолин настороженно следил за женщиной, надеясь, что к ней вернется сознание. Все то время, пока доктор осматривал умирающую, вводил ей камфару и останавливал кровотечение, капитан ждал, и вынужденное безделье раздражало его. К этому примешивались еще какие-то мысли, пока расплывчатые и неясные. Вероятно, Смолину было просто жаль очень молодую женщину.
Проводив доктора к машине, капитан попросил соседок, толпившихся у калитки, собрать покойную в последний путь. Затем он вышел в небольшой сад, начинавшийся прямо от крыльца дома.
Александр Романович не сразу отыскал старика, отца Нади. Этот тихий и смирный человек, совершенно смятый бедой, сидел на скамейке у высокого забора, обнесенного колючей проволокой.