Смолин внимательно взглянул на заведующего, и майору показалось, что желтые плоские глаза Можай-Можаровского стали деревянными. Но вот, где-то в глубине этих бесцветных глаз отразился испуг.
— Посветить надо, — упрямо повторил он.
— Хорошо. Мы постараемся. А какого вы мнения об Евлампии Кузьмиче? Тоже посветить?
— Работник средний, — презрев иронию, отозвался Можай-Можаровский. — Зато смел и с общественной жилкой.
Он обиженно хлопнул дверью, и по коридору загремели его широкие редкие шаги.
На исходе дня в кабинет постучали. У порога вырос человек с узкими глазами, над которыми были прочерчены тонкие, почти прямые брови.
Закурив, Ирушкин стал исподтиха осматривать сыщиков. Смолину показалось, что под внешней маской равнодушия человек этот скрывает сейчас лихорадочную работу ума. Может быть, он хочет выяснить отношение следователей к себе? Узнать, кого они подозревают? И в связи с этим решить, как вести себя?
— В Древнем Риме, кажется, — сказал капитан, стремясь завязать непринужденный разговор, — люди, желая вскрыть суть дела, спрашивали: «Кому выгодно?». В чьих интересах, Евлампий Кузьмич, могла сгореть база?
Ирушкин усмехнулся одними глазами, сказал, сбивая пепел сигареты в ладонь.
— А хоть бы и в моих… кабы я жулик был.
Смолин чуть наклонил голову в знак того, что он, как и все, ценит прямоту и непосредственность Ирушкина, но продолжил сухо и настойчиво:
— Кто мог поджечь склады?
Счетовод покачал головой, будто удивлялся наивной настойчивости этого человека:
— А мне он, того-самого, не доложил…
— Скажите, пожалуйста, — спросил внезапно Смолин. — Нехваток у Милоградова не было? Вы, как счетовод, должны это, вероятно, знать?
Это была, кажется, та фраза, которую ждал Ирушкин. Он облегченно вздохнул, и в его глазах дымно загорелся огонек. Счетовод понял: эти люди подозревают Милоградова. К нему, Ирушкину, они, вероятно, не имеют претензий.
— Не было недостач, — твердо ответил он, но, увидев, что Смолин подвинул к себе бумагу, добавил, — пиши: по май месяц. Не было недостач.
— А позже?
— Ничего больше не скажу. Не знаю.
— Может, по чьей оплошке загорелся огонь? — испытующе спросил Смолин.
— Ерунду бормочешь, — обиделся Ирушкин. — Охрана на базе, того-самого, в образцовом состоянии.
Гайда, молча, усмехнулся: Ирушкин почти дословно повторил слова Можай-Можаровского.
— Вы, кажется, в дружбе с Милоградовым? — спросил Смолин и между бровями капитана залегли морщины.
Конторщик понял тон вопроса и сказал, усмехаясь:
— Чего ты на меня взморщился? Чужая душа — ночь, а у меня глаза, того-самого, в темноте не видят.