Хорошо помню командировку в штабном вагоне — по кузбасской ветке ЗСЖД — со всеми остановками и рейдами, информацию для прессы, высоко-высокопоставленных попутчиков. Когда все дела были сданы, я не стал оставаться на грандиозные пьянство & блядство с железнодорожными генералами, а перепрыгнул на кемеровский поезд — благо тогда на руках был открытый билет по всей Западно-Сибирской — и поздно вечером вышел на Новосибирске-Главном.
Первой подошла маршрутка в Академ — и я, не особенно раздумывая, поехал к Кате Гольдиной. С некоторых пор, как только я материализовывался в её — обильно увешанной колокольчиками, афишами, масками, куклами, фотографиями, монотипиями, подарочками, коробочками — квартире, здесь же необъяснимым образом всегда оказывался мой идеал интеллекта и мужской красоты. Нет, Катя не занималась сводничеством! Эти появления, пожалуй, даже огорчали её. Ведь только наедине с Катей мы могли по душам поговорить о пятистопных анапестах и французских одиннадцатисложниках. Третий перетягивал одеяло разговора на себя. Да и тема одеял стояла весьма остро. Возможно, именно поэтому на этот раз мы перешли к активным военным действиям.
Дальше в памяти простирается безграничное белое пятно. Убей бог не помню, кто выступил против кого (хотя я, скорее всего, по-джентльменски защищал Катю), кто достал из холодильника упаковку вареников и выпустил первый снаряд.
Перестрелка продолжалась, пока боеприпасы не размякли, не растерялись под кроватями, за шкафом, — спустя месяцы Катя ещё находила то в одном, то в другом углу мумифицированные корочки, — а мы не выдохлись. Один из последних залпов был местью за пошлую шутку в мой адрес, когда я уже пытался поудобнее разместить на уголке дивана свои одеяло и подушку. За неимением вареников я бросил в сторону обидчика трусами, которые — следует напомнить — провели на мне антисанитарные сутки в командировке.
Кто же знал, что именно этот символический акт и станет началом прекрасной дружбы? Через месяц, когда предмет одежды в ответ на многократные и настойчивые просьбы будет возвращен мне, я даже не узнаю жёсткий, мятый и местами склеившийся комок: «Что, это — мои трусы?.. Какой ты извращенец…» И, немного помедлив: «Почему я узнаю об этом только сейчас?»
Когда моя семейная жизнь в Гамбурге покатилась под откос, я уехал побродить по Венеции и Новосибирску. Венецию я не видел никогда и поэтому просто принял факт её существования к сведению, а в Новосибирске пропустил два-три года, но зато каких… Именно в это время в местной жизни произошли какие-то тектонические изменения. Видимо, пустоши, образовавшиеся в русских недрах из-за откачивания углеводородного сырья, вызвали не только подвижки обширных земных пластов; они резонировали и отдавались гулким эхом, искажали голоса и отражали радиоволны. Телеведущие вдруг загнусавили интонациями Владимирского централа. Газеты стали скучны. Центральный кинотеатр «Пионер» больше не сдавали в аренду лесбиянкам и гомосексуалам. Гей-дискотеки нового образца проводились на границе частного сектора, в подвале, за обоссанным собаками деревянным забором.