Занавеска, отделяющая угол комнатки, дрогнула и на свет выкатилась уютная, не соответствующая этому страшному месту, старуха. И даже не старуха, скорее пожилая женщина. Перетянутый ремнем ватник делал ее похожей на усталую колхозницу. Да и клетчатый шерстяной платок, из–под которого выглядывал клочок седых волос, никак не вязался с суровым антуражем подвала.
Женщина коротко глянула на новоприбывшую. Поправила узел платка, раскрыла толстую тетрадь.
— В камере запрещается иметь при себе деньги, драгоценности, ценные вещи… — заучено пробормотала кладовщица.
— На стол выклади, да смотри, не вздумай чего спрятать. Все равно отыщу. А стыду не оберешься, — фраза вызвала у арестантки нервный смешок: «Надо же, стыду? Они меня стыдить будут».
— Чего стоишь? Впервой? Ну, это ничего. Привыкнешь. — Поторопила хозяйка.
— У меня и нет ничего, — хлопнула по карманам Оля. — Телефон, пятьсот рублей и все, — она порылась в заднем кармашке джинсов. — Вот, еще ключ от дома. Но он не нужен, — пробормотала, вспомнив, как вспыхнуло над лесом багровое зарево.
Контролер быстро вписала в тетрадь перечень изъятого, сложила вещи в прозрачный пакет.
— Зря ты… — протягивая тетрадь, наставительно произнесла она. — Ключ у человека должен быть. Тюрьма, она когда–никогда окончится, а ключ дождаться поможет.
— Да нету дома. Сгорел,
— Что ж, бывает, — так же спокойно отозвалась тетка. — Ничего. Все наладится.
Она сноровисто охлопала Ольгу, не ожидавшую от толстухи этакой прыти.
— Колечко, сережки, цепочку снимай, — перечислила тетка, мигом углядев цепким взглядом все украшения. Сложила в другой пакет.
Процедура завершилась. Бабка негромко крикнула, оборотясь к дверям: — Заходи. Эй, Серега.
— Все, что ли? Тогда вперед, — вертухай посторонился, выпуская Олю в коридор.
Третья камера оказалась маленьким темным тупичком, вроде лошадиного стойла, отгороженным от коридора толстыми прутьями решетки.
Нары — пологий помост во всю ширину камеры, почти до самой решетки, в потолке, за частой сеткой, вмазанная в стену лампочка свечей в сорок. Ни окон, ни вентиляции.
— Чего ждешь? Обживайся, — произнес сержант. — Оправка в двенадцать, приспичит, покричишь. Завтрак пропустила, — он повернулся и, отходя, бросил: — Если чего надо, попроси. Схожу, куплю, — и двинулся к выходу из коридора.
Она присела на краешек затертого помоста. Шершавая штукатурка стены уперлась в спину.
Не прошло и часа, как отделение КПЗ начало потихоньку оживать, потянуло запахом табака, закашлялся кто–то в соседнем боксе.
— Эй, начальник, — прозвучал разухабистый голос. — На горшок бы… Своди, а?