Вот оно как дело повернулось! Говорил же он себе, что она — другая. Он был уверен в этом с самого начала. Генри тихо рассмеялся:
— Вот за это я тебя люблю, Мэгги. Я всегда тебя любил. И ты ведь знаешь об этом, правда?
Мэгги с готовностью кивнула.
— Ты тоже меня любишь, правда?
Мэгги с шумом втянула в себя воздух и снова кивнула. Это было не так уж трудно. Сейчас она готова была сказать и сделать что угодно.
— В таком случае, дорогуша, докажи мне это. Покажи, как сильно ты меня любишь.
Мэгги очень бы хотелось знать, что он имеет в виду. Если она приступит прямо к делу, как говорится, без затей, это снова грозит ей побоями. Нет, спешить ублажать Генри не стоит.
— Я не знаю, как мне тебе это показать, Генри. Не знаю, что мне делать.
Генри улыбнулся. В его безумной улыбке неожиданно проступила такая неподдельная нежность, что у Мэгги по спине побежали мурашки. Потом он заговорил медленно и раздельно, будто объяснял азы какой-нибудь невинной школьнице:
— Сначала поцелуй меня, дорогуша, а потом расстегни мне брюки.
Болезненный спазм сжал желудок. При мысли о том, что ей придется заняться с этим чудовищем оральным сексом, Мэгги едва не стошнило. Может быть, наброситься на него с кулаками — и покончить с этим делом? Но нет, смерть — это не лучший выход, напомнила она себе.
Она поступит так, как он требует. Она сделает все, что он захочет, а потом при первой же возможности его пристрелит. Мэгги прижалась к Генри и принялась покрывать его лицо поцелуями. Хотя нижняя губа у нее чертовски болела, Мэгги выдержала экзамен.
— Тебе нравится, Генри?
— Ты просто прелесть, дорогуша, — проговорил он, тяжело дыша.
Изо рта у Генри пахло, и Мэгги снова едва не стошнило. Курит слишком много и зубы не чистит, подумала она. Все, что имело отношение к этому человеку, начиная от его болезненной мании и заканчивая не слишком чистым телом, вызывало у нее омерзение. Но выбора у Мэгги не было: хочешь не хочешь, придется заниматься с ним любовью.
Она целовала его снова и снова, стараясь не разжимать губ. Слава Творцу, этого он от нее не требовал. Судя по всему, ему и так было хорошо.
Его дыхание становилось все более хриплым и прерывистым, а голова все больше откидывалась на спинку сиденья. Наконец произошло то, чего она больше всего опасалась.
— Брюки, Мэгги, — пробормотал он. — Расстегни мне брюки!
Теперь ей уже не надо было разыгрывать роль застенчивой девушки. Она боялась этого момента и отдаляла его, как ни одна девственница на свете. Хотя при этом ей не приходило в голову, что он расценит ее колебания как проявление стыдливости.