— Так ты отдашь его?
Мисборн раздумывал, прежде чем ответить.
— Да, отдам. — И еще сильнее нахмурился, на переносице образовалась складка — верный признак, что он с трудом сдерживал себя. — День в разгаре, а о них ничего не слышно.
— Услышим.
— Какого черта он медлит? — Его верхняя губа вздернулась от злости.
— Хочет удостовериться, что мы приняли его всерьез. К тому же, уверен, ему хочется помучить нас. Кто бы он ни был, тебя он точно не любит.
— И, клянусь Богом, он меня возненавидит! Впрочем, когда я прикончу его, ему будет уже все равно.
Эта мысль слегка успокоила Мисборна.
В дверь кабинета постучали. Вошел дворецкий с одним-единственным письмом на серебряном подносе.
— Получено только что, милорд. Принес уличный мальчишка.
— И что, этот несчастный ждет ответа?
— Нет, милорд, убежал.
Заметив, что взгляд дворецкого остановился на его опухшей скуле, Мисборн испытал внезапный прилив раздражения. Взял письмо и небрежным движением пальцев отослал слугу. Печать сломалась легко, однако руки Мисборна дрожали от волнения. Он развернул послание, передал его сыну.
— Элдгейт-Хай-стрит на пересечении с Фенчерч и Диденхол, — произнес Линвуд. — Выбор хорош. В лучшее время это оживленный перекресток, а в три там вообще столпотворение. К тому же к нему примыкает множество улиц и переулков. Сложно контролировать всю территорию.
— Сложно не значит невозможно, — перебил Мисборн. — И как только Мэриэнн будет в безопасности…
— Как только Мэриэнн будет в безопасности, мы пристрелим его, как последнего подонка, каковым он и является, — закончил сын.
Из комнаты наверху слышался детский плач и ссора между мужчиной и женщиной, кричавших в полный голос. Какой-то пьяный старик горланил застольную песню. На улице лаяла собака. Уже несколько часов Мэриэнн неподвижно сидела на единственном деревянном стуле и ждала. Смотрела на груду грязного тряпья, сваленную в углу и служившую кроватью. На стенах плесень, пол ничем не покрыт. У двери два ведра. Одно с водой, второе настолько грязное, что невозможно было определить его предназначение. Угля в очаге не было, как не было ни кастрюль, ни сковородок. Лишь кружка для питья. Грязь, покрывавшая окна, делала свет тусклым и не позволяла видеть ничего вокруг.
— Здесь кто-нибудь живет? — спросила Мэриэнн.
Невероятно, чтобы кто-то мог жить в такой нищете, однако кровать из грязных тряпок в углу свидетельствовала об обратном.
— Семья с пятью детьми, — ответил из-под маски сообщник разбойника.
— Все в одной этой комнате?
— Так и есть, барышня. Но за те несколько часов, что нам нужна эта комната, он заплатит им больше, чем они заработают за год. Он всегда помогает, когда может.