Но разжевать нам каждый эпизод тренер бессилен. И плох он будет, если захочет это сделать. Он — генеральный конструктор, дающий общую идею. А уж разрабатывать ее в деталях обязаны мы, в меру своих сил и возможностей, мы, игроки, думающие, волевые, умеющие постоять за себя и за свои замыслы.
Собственно, то же самое можно ответить и на вопрос: как достигается взаимопонимание? У тренера своя забота, у нас — своя, хотя и стремимся мы к одной цели. От опыта, ума, таланта и интуиции тренера зависит создать тройку, где бы все дополняли друг друга и помогали друг другу выявлять сильные стороны каждого. Тренер должен выработать в нас единое понимание игры. Опять же, как видите, за ним общее руководство. А уж дальше наше дело. Дальше думать обязаны мы. Изучать манеру партнера, его излюбленные позиции, постигать ход его мыслей при решении тех или иных игровых задач. А разучивание или заблаговременное обговаривание деталей — это, по-моему, пустое занятие. Этим может заниматься тот, кто не доверяет своему товарищу.
У нас не бывало каких-то предварительных обсуждений плана очередной игры, мы редко разговаривали на площадке, мы не произносили до и во время матча предназначенных друг другу ободряющих слов. Разве что накануне какого-нибудь особо ответственного матча как бы между делом говорили друг другу:
— Давайте завтра постараемся…
Это обычно бывало тогда, когда от завтрашнего матча зависело, возьмут ли нашу тройку в сборную. Первый такой разговор состоялся незадолго до швейцарского чемпионата мира 1961 года. А. И. Чернышев сообщил мне по секрету, что моя судьба решена: я еду.
— А вот насчет остальных пока ясного мнения нет, — добавил старший тренер.
Разумеется, я не стал огорчать ребят. Я просто предупредил их, что следующий, контрольный матч мы обязаны сыграть лучше всех, от этого будет зависеть многое.
На то первенство мы попали и, по мнению тренеров, наша тройка была на катках Лозанны и Женевы лучшей в сборной. Но это обстоятельство не очень-то облегчило нашу задачу в новом сезоне. В те времена мы пользовались репутацией людей, игра которых зависит от настроения. Да так оно, собственно, и было. И свое право играть в Стокгольме в 1963 году, с которого началось триумфальное шествие сборной, мы завоевали в тяжелой конкуренции с другими тройками, завоевывали как бы заново, будто «швейцарского сезона» не было.
Зато после Стокгольма нашей тройке — так нам тогда казалось — было обеспечено место в сборной на долгие годы. Мы играли много и почти всегда удачно и дома, и на катках Канады, Швеции, Чехословакии. И вообще весь ансамбль сборной сложился настолько удачно и выглядел таким безупречным и монолитным, что если и требовал какого-нибудь ремонта, то самого минимального, вызываемого болезнью кого-то из игроков.