Братцы, я не виноват!
Будешь виноват! Гнусавая, гнусь. Нет, ты понял, нет? Будешь виноват!
Да не я! Я только с зоны! Мужики… вы что?!
Вот-вот! А мужики у тебя на зоне остались, понял?! Нет, ты понял, нет?.! А н-ну вставай, пошли!.
Куда-а!
Отчитаться, коз-зел?! А н-ну пшел!
Нет, не хватило Ломакина. Разве только хватило ума разуться и под струей кухонного крана отскрести подошвы.
Он спиной ощутил стремительную тень в окне, потом шлепок о стекло извне. Застыл. Прыгнуло сердце.
Грл-л… Гр-рл-л!
Голубь! Птица счастья завтрашнего дня, чтоб тебя! Тьфу! Ладно – не ворон Невермор! Но атмосферка сгустилась. Или просто облачко набежало снаружи? Потемнело. Ломакин поймал себя на дежавю. Петербург, квартира, трупик, невменяемый истерик! И он. Мертво. Тихо. Недвижно. Или…
… движение? Бабка Ася шелохнулась? Или…
… сизарь за окном постучался, царапнул жесть подоконника: хлеба-хлеба!
Старушка тоже просила хлеба. И вот лежит… В ногах сбиты в комок какие-то очень бывшие кружева. И ноги в трех разнородных парах чулок. Уходящее старческое тепло старалась сохранить. В дыру на ступне обозначался кончик большого пальца, он был сине-серый, как бы выточенный из мрамора, и ужасно неподвижен. Ломакин глядел и чувствовал, что, чем больше он глядит, тем еще мертвее и тише становится в кухне. Вдруг зажужжала проснувшаяся муха, пронеслась над трупиком и затихла у изголовья. Ломакин вздрогнул. В момент обнаружения жилички-нежилички, в тот первый момент обстоятельства заставили его развить бурную деятельность, остальное потом-потом-потом. И вот оно, потом, – накатило. А Ломакин-то в запарке еще соображал перенести трупик, в тот первый момент. Не-ет уж! Душно, и дух пойдет. Слышишь ты дух или нет? Может, и слышу, не знаю…
Минтайная гарь перешибает радикальней, чем, к примеру, букетами и цветами всю обложить.
И рядышком, навзничь – набравшийся до бровей амбал, от которого такой перегарный дух, что даже перешибает минтайную гарь. Амбалу есть за что пырнуть бабку Асю, за пятеру на зоне! Она, она! Из-за нее! Из-за с-суки-кота! Кто пырнул? А есть сомнения? Даже у амбала не будет сомнений, когда очнется… Слушай, спросят, точно запутываясь, точно отыскивая что именно надо спросить, и как бы тотчас же забывая, слушай, скажи: чем ты ее? ножом? тем самым?
Тем самым… Которым кота. Вон торчит еще… И… и вот еще что мне чудно: совсем нож как бы на полтора… или даже на два вершка прошел… под самую левую грудь. Аккуратно! У нас на зоне так стукача подкололи!
Старушка покоилась мертвей мертвого. Но вдруг заелозил ногами Елаев-Елдаев, но сил не хватило даже на то, чтобы открыть глаза, прохрипел: