– Тогда, может, попробуем дотянуть до Циндао? Немцы к нам относятся более дружелюбно.
– Рискованно, можем не дотянуть…
– Разрешите, Павел Аркадьевич, – подошел к беседующим лейтенант Исаков.
– Слушаю, Владимир Федорович.
– Я собрал предварительную информацию о потерях среди личного состава…
– Так…
– Убито четырнадцать человек, в том числе прапорщик Брун, ранено двадцать девять, среди них мичман Энгельгарт легко, а вот штабс-капитан Лебединский очень плох, фельдшер говорит, что долго не протянет без операции.
– А сколько «тяжелых» среди матросов?
– Пока не уточнял, но думаю, что немало: этот чертов взрыв патронов наворотил делов…
Командир на несколько секунд задумался.
– Передайте князю, чтобы рассчитал курс до Шанхая, – наконец произнес он.
Погода благоприятствовала, и через трое суток «Рион» без особых приключений пришел в Шанхай, где, как и ожидалось, пришлось спустить флаг и интернироваться. Один из сильнейших вспомогательных крейсеров русского флота выбыл из войны.
– Ну и что мне теперь с тобой, курицыным сыном, делать? – Василий мрачно смотрел на матроса, вытянувшегося перед ним в струнку.
Гальванер Нефедов угрюмо молчал.
– Раздевайся до пояса, – неожиданно приказал Соймонов.
Матрос в полном обалдении уставился на старшего офицера.
– Выполнять!
Нефедов, подчинившись приказу, быстро потянул одежду через голову.
– Это что? – лейтенант показал на еще розовый шрам, пересекавший живот гальванера.
– Осколок японский зацепил.
– Требуха наружу была?
– Почти.
– И кто же тебя заштопал?
– Его благородие доктор Александровский.
– А если бы не он?
– Помер бы, наверно…
– Не «наверно», а точно. И даже до Владивостока бы не дотянул. В море бы тебя схоронили. Так что даже могилки бы не имел. Так?
– Так точно.
– Так какого же морского черта ты голосил, что все доктора сволочи, мерзавец?! Отвечать! – не сдержал эмоций Василий.
– Помутнение нашло, – крайне неубедительно пробубнил матрос.
– Помутнение, говоришь… И сколько ты этого «помутнения» выхлебал?
– Непьющий я, ваше благородие. Сызмальства не приучен. Батюшка строг был насчет этого…
– Так в чем же дело?
Повисло тягостное молчание, единственным звуком, различимым в каюте старшего офицера «Пересвета», был плеск волн за открытым иллюминатором.
– Я жду ответа.
– Письмо я получил, ваше благородие, – лицо матроса сморщилось, и, казалось, сейчас этот двадцатипятилетний мужчина разрыдается, – сестренка моя, Аннушка, померла. Четырнадцать годочков…
– Сочувствую. Понимаю – тяжело.
– Так в том-то и дело, господин лейтенант, что доктор, пока ему красненькую не положат, отказался даже пойти ее посмотреть. А где моим сразу столько денег взять? Просили в долг поверить – выгнал. Пока по соседям и знакомым бегали, упрашивали, собирали… – голос Нефедова сорвался.