Закатное солнце грело мне спину, но оно было частью другого мира. Его лучи задыхались в нависшем над садом тумане.
— Убирайся, — сказал Лонгспе спокойным голосом, — убирайся и не думай возвращаться.
В ответ раздался злорадный, напоминавший собачий лай хохот Стуртона. При этом рот его зиял, словно на этом месте треснула его бледная, как пергамент, кожа.
— Разорвать его! — крикнул он, и собаки, оскалившись, прыгнули на Лонгспе.
Первой, еще до того как та успела вцепиться зубами в его тело, он отсек голову. Другая повисла у него на руке, но Лонгспе воткнул ей меч в спину, и чудовище растворилось в грязном тумане. Их вой разрывал мне уши, и, прежде чем я успел оглянуться, Элла рванула меня к земле и, желая защитить, обвила руками. Над нами дребезжали скрещенные мечи. Холод леденил мне кожу.
Пятеро против одного.
Я видел, как по кольчуге Лонгспе скользили лезвия, как они проткнули ему плечо, распороли бедро. Я видел кровь — раны, которые снова затягивались, как если бы окружавший Лонгспе свет вновь скреплял их печатью. Двое из Стуртоновых холопов пали, когда Лонгспе проткнул им мечом то место, где когда-то билось их сердце; из их груди заструилась тьма, приняла человеческий облик и с криком растворилась. Третьему — хомячьей морде, поджидавшей меня под окнами, — рыцарь рассек голову. Его тело рассыпалось в прах и развеялось по ветру. Лицо Стуртона пламенело от ненависти, когда угасающий день вернулся обратно в сад.
Но Лонгспе тяжело дышал. Когда последний из холопов набросился на него, он зашатался и левая рука его повисла без движения.
Я вырвался от Эллы, чтобы прийти ему на помощь. Но внезапно надо мной вырос Стуртон. Отпрянув, я споткнулся. Элла, отважная Элла, бросилась мне на выручку с поленом, которое я впихнул ей в руки, чтобы защищаться от собак, но что может какая-то головешка против бессмертного убийцы? Стуртон дунул ей в лицо своим гнилым дыханием, и она упала в траву. Я услышал свой собственный крик и почувствовал, как сжимаются мои кулаки, чтобы как следует врезать ему по свирепой образине. Но Стуртон только злорадно надо мной захохотал и вознес меч.
Вот и все, Йон Уайткрофт, пронеслось у меня в голове. Как они объяснят себе твою кончину? Что ты с тоски утопился в ручье? Что сам себя разрезал на куски, что задохнулся от черного дыма и еще прихватил с собой несчастную Эллу Литтлджон? Между ребер я уже почти ощущал Стуртонов клинок. Элла ошибалась, совершенно точно. Конечно, он мог нас прикончить. Да он разрубит нас на куски!.. Но вдруг глаза Стуртона потухли, словно охладевшие уголья, а костлявые руки выпустили меч. Спереди из груди у него торчал клинок Лонгспе. Выкованное железо так почернело, как будто его вымазали в саже, и висельник-лорд упал к моим ногам. Из раны у него в груди валил дым, а его стон ледяной ладонью водил мне по лицу, будто он пытался прихватить с собой и меня. Но потом все внезапно смолкло, и передо мной лежала лишь пустая оболочка, словно кожа вылупившейся стрекозы.