От его печали мне было так же больно, как от стрелы.
— Чем я могу помочь? — пролепетал я. — Могу я что-нибудь сделать?
Лицо Лонгспе все еще проступало сквозь мрак. Некоторое время он не отвечал. Когда же он открыл рот, это был совсем не тот ответ, который я рассчитывал услышать.
— Иди домой, Йон, — сказал он, в то время как тень его продолжала сливаться со стенами собора. — Забудь Уильяма Лонгспе. Он проклят. Из-за собственной клятвы и из-за двуличия другого. Он потерял свое сердце и ту, которую он любит. Без нее нет никакого выхода из тьмы.
И он исчез.
— Нет! Подожди! — Мой голос так громко отдавался в старинных проходах, что я даже сам испугался. Я вслушивался в ночь, но ни сторож, ни священник, ни мертвый рыцарь больше не являлись.
Я упал на колени. Это было единственное, что мне пришло в голову. Элла бы мной гордилась.
— Лонгспе! — звал я. — Уильям Лонгспе! Вернись! Рыцарю подобает быть при своем оруженосце!
Ничего. Только ворона, каркая, слетела с кедра, словно ябедничая на мой крик.
Прочь.
Я стоял на коленях и ощущал меч в своей руке. Под ногами — грязь. В груди — его сердце. «Вставай Йон! — сказал я себе. — На этот раз его действительно больше нет». Но едва я хотел подняться, как услышал голос Лонгспе позади меня:
— Мертвому оруженосец ни к чему, Йон Уайткрофт.
— Нет, к чему! — запинался я. — Я точно знаю.
— Ах вот как? И зачем же?
Ну давай, Йон! Иначе он сейчас опять пропадет.
— Чтобы… выполнить клятву, — выпалил я, — чтобы… чтобы отшлифовать мрамор на твоем надгробии, чтобы составить тебе компанию… чтобы… чтобы найти выход из тьмы и ту, которую ты любишь. Да мало ли для чего! Должно же быть что-то, что я мог бы сделать!
Он молчал. И смотрел на меня.
Я думал, он больше никогда ничего не скажет. Но образ его сделался опять четче.
— Существует только одно, о чем бы я мог тебя попросить, — сказал он наконец, — но это, видимо, невозможно.
— Что?
Я с таким удовольствием сделал бы для него что-нибудь. Никогда я не желал ничего сильнее. В обмен на это я бы даже смирился с тем, что в моей жизни останется Бородай.
Лонгспе помедлил с ответом.
Потом он сказал:
— Ты готов еще раз опуститься в мою тьму?
Я кивнул.
И опять приблизился к нему, пока меня не охватил его холод.
Я был в соборе. На похоронах. Сотни людей толпились между колоннами. Мужчины, женщины, дети. Я видел священника и хористов точно в таком же облачении, какое носил Ангус. Свечи, факелы. В их непостоянном свете — мертвое тело Лонгспе. Мой собственный труп. Я лежал там почти так же, как его каменное изображение. Рядом со мной, выпрямившись, стояла женщина с тремя мальчиками и двумя девочками. Эла. Я ощущал, как мои губы силились произнести ее имя, но я был нем и уже давно не властелин своего тела. Все было в белом. Все было в черном. И внезапно мне представилась другая картина. Надо мной склонялся мужчина.