Вдруг кто-то тронул меня за плечо:
— Мадам. Пошли Галактион Епистимья… пять доляр.
Я обернулась. Мальчишка лет пятнадцати звал меня на новый подвиг.
— Сколько туда идти?
— Пять доляр.
Я повторила фразу по-английски.
— Хаф аур… Польчаса… — ответил мальчишка.
— Ну, пошли… — поднялась я со своего насиженного местечка и выдохнула: — Господи, благослови!
Поначалу мы шли по пологой части дороги, по которой паломники поднимаются на гору Моисея, но потом свернули налево, начался не сильно трудный подъем. Через некоторое время стал виден и небольшой скит святых Галактиона и Епистимии, около которого, по житию, полтора года подвизался на Синае старец Паисий.
— Там жил Паисий?
— Паисий там! — Мальчишка, который все время шмыгал носом, махнул рукой к вершине.
— Почему? Он же жил в Галактионе и Епистимии…
— Там! — снова махнул вверх проводник.
— А сколько туда идти?
— Ван аур. Час. Десять доляр.
— Как час? Час туда, час назад? У меня же такси… Да еще в гору подниматься? — Я никак не могла сообразить, что делать.
— Да, десять доляр.
Мы стояли на развилке: одна пологая тропинка вела к скиту влево, другая поднималась круто вверх.
— Десять доляр, десять доляр, — канючил и шмыгал носом бедуинчик.
— Не успею, не поднимаюсь, умру! Это как на гору Моисея, — отговаривалась я, ожидая какого-нибудь знака.
Тут я увидела, как из скита вышли два монаха и стали спускаться к нам.
— Где Паисий? — наобум спросила греков, когда они приблизились.
Оба сразу же указали вверх.
— Евлогите! — обреченно попросила я, но не поняла, что ответили они мне на греческом. Только монашеские одобрительные улыбки стали пропуском к Паисию.
Я поползла вверх за бедуинчиком, который еще и торопился, зная, что у меня нет времени.
— Стой! — кричала я ему, когда, казалось, сердце выпрыгнет из груди.
Он спускался ко мне и прикладывал мою ладонь к своему сердцу, которое тоже колотилось. Оказывается, и на бедуинское сердце такой подъем — нагрузка.
На практике убеждалась я, что, читая жития святых, мы совсем не представляем, сколько им приходилось себя преодолевать. Сидишь себе на диване в уютной комнате и читаешь с умным видом, будто что-то понимаешь:
«— Геронда, как Вы жили на Синае? — спросил старца один человек.
Старец Паисий ответил:
— Моей пищей был чай с сухарями, которые я делал сам. Я раскатывал тонкий лист теста и высушивал его на солнце. Эти сухари были настолько жесткими, что разбивались, как стекло. Иногда я варил толченый рис в консервной банке. Эта банка была и кофейником, и кастрюлей, и тарелкой, и кружкой. Всё мое хозяйство состояло из этой банки да одной ложечки — чуть поменьше столовой…»