— Завтра дрова нарубишь?
— Бабуль, вообще-то болею я, не могу… — без обмана ответила я. — Не умею.
— Дя? — крякнула она. — Тут, мила, работать надо за ночлег-ти. И-и!
— Может, что полегче будет поработать?
— Полегче, мила, я и сама, — раздумывала она и, кажется, уже хотела захлопнуть перед моим носом расшатанную дверь.
В это самое время в подъезд зашел мужчина. Увидев нас, крикнул:
— Хозяйка, на постой берешь?
— Беру, мил, беру, — закудахтала старушка.
— А меня? — захныкала я. — Где я ночью искать буду?
— Да проходи. — Мужчина подтолкнул меня внутрь.
— Ето твоя воля, мил, девок ноне не беру, дрова привезли на зиму.
— Сейчас же весна… — сказала я, решив поймать старушку на слове.
— И-и, нехристь, — ответила она.
Мужчина толкнул меня в плечо, чтобы замолчала.
Выяснилось, что кудахтала не старушка, а несколько куриц, которые жили в квартире за загородкой около печки. Рядом с ними нам и велено было располагаться — на расстеленных по полу грязных матрасах.
— А простыни нет? — спросила я непонятно у кого: старушка скрылась в другой комнате.
— Вы что, первый раз? — удивился мужчина. — С собой надо возить. Ладно, у меня две простыни. — И он кинул мне вытащенную из рюкзака ткань. — Укрываться придется куртками. Ничего, слава Богу, тепло.
— Господи, куда я попала, — с испугом вздохнула я. — Люди как при царе Горохе живут.
— Ну, девушка, это уж кому как повезет. А вы не из боязливых?
— А что с Богом-то бояться? Не убьете ведь… а тырить у меня нечего, — спокойно сказала я, хотя желание было одно — бежать.
Та кошмарная для новоначального паломника ночь запомнилась надолго: куры квохтали, мужчина храпел, голову дурил жар от печки, преследовали какие-то странные звуки и шорохи… Только к утру, когда уже забрезжил рассвет, я заснула. Кто-то задел плечо, перешагивая через меня. Проснувшись, не поняла, где я?..
— Спишь, мила… — услышала хозяйкин голос. — Наш-ти на братскую молебну ушел. Ты из городских, что ль?
— Из Москвы, да… — ответила я, решив, что в этом курятнике ни за что не останусь.
— Обедню-ти продрыхла, поди хоть дрова покидай…
— Можно я поем сначала?
— Вона кипяток в кастрюле, — кивнула она на печь. — Выходи потом-то.
В ее отсутствие я рассмотрела при дневном свете комнату: нищета и грязь, чокнуться можно! С порога заглянула на хозяйскую половину: зашторенное окно, топчан, сбитый из досок стол с какой-то амбарной книгой, табуретки, несколько старых икон в красном углу. Я не удержалась — переступила порог, приоткрыла обложку замусоленной книги: аккуратным почерком в нее были вписаны какие-то молитвы и акафисты. Господи, что же это за уничиженное православие такое! А может, она сектантка?