Я, что называется, остолбенела. Язык пересох. Сердце упало.
— Да вы что, Михаил Абрамович… Я таких толстых книг давно и не читаю. Тут за одну читку деньги надо брать, а написать целый томище…
— Ты всё поняла? — перебил он и сел за свой огромный рабочий стол, позвонил секретарше. — Принеси хороший пакет, быстренько. Настя, пакет нужен… любой не дырявый.
Через тридцать секунд вбежала Настя с пакетом.
— Положи сюда эти книги и проводи… Напои писательшу чаем за счет издательства. Пирожное есть? Угости, и пусть катится домой.
— Прощайте, Михаил Абрамович! — осмелилась сказать я, чувствуя свое полное творческое бессилие.
— Через три дня позвонишь, и запомни: другой работы для тебя здесь не будет! — ответил он.
Я вышла в приемную. Села на стул и заплакала.
— Да ты не обращай внимания на грубости, — утешала Настя.
— Это ни при чем… — не могла я успокоиться. — Велел мне за полгода роман в восемьсот машинописных страниц накатать.
— Одной? — удивилась секретарша. Наступила тяжелая пауза. — Чай тебе, что ли, сделать?
— Нет, пойду… — сказала я и открыла дверь.
— Он никому такого не предлагал, тебе первой, — растерянно сказала Настя.
— Я не напишу.
— Прям… — отмахнулась секретарша. — Напишешь! У МихАбра глаз — алмаз. Он тоже нервничает. Представь, решился на тебя, никому не известную тетку, поставить. Давай, не подводи мужика. Плохо напишешь, родственники откажутся от романа.
— Обо мне хоть кто-то подумал?
— Да ты тут при чем? Пиши знай, баллы зарабатывай…
Было похоже на то, что на меня вывалили пять тонн песка, и я оказалась под завалом. Только к утру как-то смогла из-под него выкарабкаться. Раскрыла толстую книгу неизвестного мне известного сибирского писателя… Одну, другую… стала читать. И мне понравилось! Язык, стиль, герои, содержание — о судьбе староверов-беспоповцев, вынужденных скрываться на Севере, а потом оказавшихся в Сибири. Три огромные эпопеи я проглотила за неделю.
Позвонила МихАбру. В качестве приветствия он произнес свое знаменитое:
— Ну?
— Наверно, я возьмусь.
— Приходи на днях, подпишем договор. Чао.
Через несколько дней мне исполнялось сорок лет, а я еще и не начинала своей писательской карьеры. Тогда это было причиной стойкого уныния — так называемой депрессии. Было от чего унывать: семьи нет, первую свою инженерскую профессию забыла, в новой — сколько уже времени никаких подвижек и перспектив. Из родного города уехала, в Москве никаких связей не приобрела. Бросила синицу в руках, за журавля в небе не ухватилась…
Пару месяцев назад, правда, была в Псково-Печерском — это когда игумен N от меня бегал. Но в самый первый раз он же помолился и по его молитве Вадим ушел. И вдруг я вспомнила, как батюшка спросил меня: