Она была закончена в срок, быстро напечатана и выдержала несколько переизданий. Спустя полтора года после подписания договора, в самый день Николы летнего она получила диплом Международной книжной ярмарки. И современные пушкинисты, открестившись от своих товарищей по цеху, которые на протяжении десятилетий вольно или невольно марали в грязи «чистейшей прелести чистейший образец», на заседании оценочной комиссии с восторгом кричали: «Прекрасная книжка!», а в дипломе написали, что он дан «за большую исследовательскую работу и правдивое жизнеописание Натальи Гончаровой-Пушкиной-Ланской». Знали бы они, что «большая исследовательская работа» продолжалась полтора месяца! Теперь я точно знаю, что правильная идея удесятеряет силы, а с помощью Божией можно сделать по-человечески невозможное.
Книга была написана в преддверии двухсотлетнего юбилея со дня рождения Пушкина. Долгонько смиренной христианке Наталье Гончаровой-Пушкиной-Ланской пришлось ждать восстановления своего доброго имени.
Спустя некоторое время я случайно встретилась с Екатериной, прапрапрапраправнучкой Пушкина, на лицо она была — вылитая Надежда Осиповна, мать поэта. Катя сказала мне слова, не сравнимые ни с какими наградами: «Спасибо вам за книгу от всего пушкинского рода». После этого с радостным чувством исполненного долга я отслужила благодарственный молебен чудотворцу Николаю. Потому что конец — делу венец.
Бог не есть Бог мертвых, но живых
Приближался 95-летний юбилей Анны Вячеславны. Я расстаралась, чтобы про нее сняли хотя бы небольшой сюжет для телевидения. И вот в нашу квартиру ввалилась съемочная группа.
— Где клиент? — деловито спросил незнакомый мне режиссер.
Я указала на дверь. В комнате Анны Вячеславны начался предъсъемочный хаос — подключали аппаратуру, определяли места съемок. Наконец, внимательно посмотрев на старушку, режиссер сказал:
— Пусть сидит там, двигать не будем, а то рассыпется.
Перед камерой Анна Вячеславна не робела, потому что своими подслеповатыми глазами не видела ни ее, ни киношников. Она говорила уверенно, здраво, образно — так, как она говорила обычно. Моя соседка покорила всех с первой минуты. Режиссер стал делать знаки оператору, чтобы снимал только крупным планом. Монитор выдавал картинку, достойную кисти художника: морщинистое, с полуопущенными веками, лицо мудрой старицы.
Анна Вячеславна рассказывала про свою жизнь — то, о чем мы предварительно с ней договорились. Лишь изредка я подсказывала, что сказать дальше. Минут через сорок она изнемогла, от сухости во рту губы перестали двигаться. Отпив несколько глотков из любимой своей чашки, она, вздохнув, сказала: