— Месье Роньона избрали комиссаром взамен одного из бывших.
Да-а… Это точно не Рио-де-Жанейро! Вряд ли я таким манером в ближайшие дни смогу получить тут свои белые штаны… Ну, то есть не белые, конечно, но какая, к черту, разница? Ведь неизвестно, смогу ли я получить вообще хоть что-то с месье Роньона! Если его политическая карьера закончится не начавшись, то последствия для него могут оказаться самыми разнообразными… Вплоть до ареста.
Нет, это точно знак какой-то свыше: что хватит страдать маниловщиной насчет Сент-Антуанского предместья! Они тут что-нибудь еще отмочат — читал ведь про регулярные рабочие восстания, хоть и не помню, сколько их было? — а я в результате вообще останусь без ничего!.. Нет, все: надо запускать свои мастерские и начинать готовить свои кадры! Не фиг ждать милостей от природы. Жубера нашел — и еще сколько-то таких же специалистов с его подачи будет, ремеслом владеющих, — и радуйся: хоть что-то!
Блин. Но снова перестраивать проект… Менять приоритеты… А что делать?! Если без этого опять никак не обойтись?
Черт бы побрал это высокое политическое самосознание масс!
Материалы из «Серой папки», 1795.
Август 1795 года. Форт ВВВ.
Из дневника Сергея Акимова.
— Синьор Снейк! Там падре Хосе к вам пришел — отворив дверь, доложил мне Веник. Добавив: — Приехал на своем муле Геркулесе.
— Хорошо, пригласи, — ответил я.
Давно уже падре не навещал мою скромную персону. Хотя в форте бывает регулярно. Но и без встреч со мной у него здесь хватает объектов для интереса. А раз явился персонально, значит, есть новости. А раз приехал на муле, а не в экипаже — значит, спешил и новости важные. Веник это значение Геркулеса разглядел. Наблюдательный парень…
— Во имя Господа! — провозглашает падре, переступая через порог.
— Именем его! — отзываюсь я условленной фразой.
Это мы так шутим иногда промеж собой. Ну и до святого отца дошло довольно быстро. Пусть оригинала он и не читал. Но показывает, что на шутку не обижается и готов сотрудничать даже с такими странными еретиками. Широких взглядов человек. Как и многие в воинстве Иисуса. Мы его в число шутников также допустили без возражений: у нас взгляды тоже неузкие…
— Вина? — вежливо интересуюсь я.
— Не откажусь, — склоняет голову падре и садится на стул перед столом, поправляя сутану. Само собой, после скачки он отряхнулся и смыл пыль с лица — но следы остались. И на одежде, и на шляпе, а более всего на сапогах. Значит, действительно торопился. Но здешний этикет не предполагает брать собеседника за кадык в первые же минуты разговора. Поэтому достаю из тумбы стола филигранной работы китайский кувшин, подарок португальских контрабандистов, два «ломоносовских» граненых стакана, тоже последний писк моды, и наливаю. Падре побольше, себе поменьше. Чтоб не в одиночку человеку было пить.