— Скорее всего, стрела была отравлена ядом гидры, — сказала Энона с безразличным видом. — Парису очень не повезло.
— Помоги ему! — Я схватила ее за руку. — Вылечи его. Ты должна знать противоядие. Ты владеешь искусством врачевания!
— Говоришь, он рассказывал обо мне? — спросила она, не отвечая на мои мольбы. — Что именно?
Я решила, что должна потешить ее самолюбие. Придумать что-нибудь, что угодно.
— Он рассказывал о том, как вы жили вместе. — Это прозвучало очень неопределенно, и я продолжила: — Он говорил, какое это было счастливое время, самое счастливое в его жизни.
— Ты лжешь. Если б он был счастлив со мной, он бы не оставил меня.
— Мужчины — странные существа. Иногда они сами не понимают, что для них лучше.
— Тут ты права, Елена Спартанская, жена царя Менелая. Парису лучше было бы не привозить тебя сюда. Некоторое время тому назад при нашей встрече я сказала, что наступит день, когда даже ты будешь нуждаться во мне, будешь умолять меня, но напрасно. Этот день наступил.
Я простерла к ней руки, я упала на колени. Меня нимало не заботило собственное достоинство, я готова была на любые унижения — хоть целовать ей ноги.
— Сжалься над Парисом! Будь милосердна. Не дай ему умереть!
— Если ему суждено умереть, пусть умрет. — Она приподняла подбородок и ответила голосом ледяным, как вода, из которой она явилась. Но я понимала, что это не равнодушие, а месть.
— Если он умрет, то по твоей вине, — ответила я.
— Если он умрет, то по своей вине! Он бросил меня. Он сказал, что я не нужна ему. Похоже, он просчитался. Все-таки я оказалась нужна!
— Будь милосердна! Забудь о своей уязвленной гордости и подумай о Парисе.
— Никогда! Он не думал обо мне, когда отправился в Трою.
Значит, он расстался с ней задолго до того, как встретил меня. Ее жестокость в сочетании с уязвленным самолюбием была непробиваема.
— Если он умрет, уже ничего не исправишь. Вылечи его, а потом расскажешь ему о своих обидах, — уговаривала я.
Она подошла вплотную ко мне, схватила за волосы и притянула к себе. На меня смотрели два огненно-голубых глаза.
— Никакой жалости. Он умрет. — Она с силой дернула прядь моих волос. — Мне жаль только одного: что я не увижу этого.
— Поедем с нами, и ты увидишь его. Никто не помешает тебе. Пожалуйста, поедем в Трою. — Она молчала, и я решила сменить тактику, от мольбы перейти к дерзости. — Или ты боишься? Боишься, что увидишь его и изменишь свое решение?
— Ты подозреваешь меня в трусости? Как ты смеешь?
— Да, смею!
Она подняла руку и ударила меня. Я ударила в ответ и столкнула ее в воду. Взмахнув руками, она исчезла в глубине.